Через секунду в комнату вломились двое рослых мужчин в одинаковой форме с такой же странной эмблемой на пиджаках. Грубо пихнув меня локтем, амбалы направились к испуганному Диме, который от страха уже с головой под одеяло забился.

– Вы что делаете? – я бросилась следом, хватая первого вошедшего за запястье, пытаясь оттащить прочь от постели. Но кретин всего лишь махнул рукой и я, не устояв на ногах, на пол упала, задыхаясь от возмущения.

Громилы бесцеремонно вытащили моего дрожащего мальчика из-под одеяла и, подхватив на руки, обратно к двери засеменили. – Мама! – Димочка жалобно захныкал, забившись в сильных руках ублюдка.

– Стойте! – я закричала до рези в горле, бросившись следом, – Что же вы делаете? Помогите! Константин!

Босая, в одном только халате, я бежала до самой парковки, пытаясь выхватить ребёнка любыми способами, задыхаясь от несправедливости. Бросала в кретинов вазы, картины, какие-то статуэтки, которые под руку попадались – пыталась защитить малыша, который отчаянно тянул ко мне свои маленькие ручки, не понимая, что происходит.

У меня сердце от боли лопалось, когда я видела детские слёзы, предчувствуя, что мы, быть может, больше никогда не увидимся. На парковке перед главным входом в дом я с ужасом заметила две тонированные иномарки, двери которых украшали уже знакомые эмблемы с тремя заглавными буквами «ЭШИ», значение которых я не знала. Всё, что я могла в данный момент – броситься к машинам и заблокировать им путь.

– НЕ ПУЩУ!

– Настенька, милая, что происходит? – на крик отозвался неожиданно явившийся Константин, быстрым шагом двигающийся в сторону парковки.

– Господи! Наконец-то! Константин! Что происходит? Кто эти люди? Прикажите немедленно, чтобы отпустили, – практически наземь мёртвой куклой осела, продолжая хрипеть от отдышки.

– Девочка моя, успокойся. Как это что? Ах да, наверно забыл напомнить, – он опустился рядом на колени, указательным пальцем дотронулся до подбородка, насквозь прожёг волчьим взглядом. – Димочку в интернат забирают. Теперь он там жить будет. Ты же сама согласие подписала.

– ЧТО?

– Не волнуйся, маленькая, ему там только лучше будет. Место проверенное, престижное. Сам лично пару раз там бывал. Кстати, друг мой, Серёга, своего нагулянного отпрыска туда определил. Очень нравится, говорит. И ему, и сыну.

– Не надо, умоляю! – схватила его запястья, отрицательно качнув головой. – Я всё сделаю, покорной буду, до самой смерти! На всю жизнь, до последнего вздоха… Только мальчика моего не трогайте. Оставьте, Константин. Со мной оставьте! Молю! Что вам с этого будет? Дом ведь большой. Он у меня тихий, скромный, воспитанный, сами же знаете. Так зачем отнимать? – навзрыд хрипела, сжимая эти ледяные руки, с которых, казалось, в моём воображении чужая кровь бесконечным водопадом стекала…

– Нет, дорогая. Увы, но я уже всё реши, и решений своих не меняю. И так сжалился, месяц вам дал на прощание, хотя должен был ещё в первый же день в интернат отдать. Не мой это сын, ясно?! Злость берёт, когда понимаю, что я не первый у тебя был. Но всё же иду на уступки лишь ради любви, солнышко, – продолжает терзать подбородок пальцами. – Скоро у нас с тобой свои детки появятся, вот увидишь! В сексе я огонь. Отвечаю! Об этом уж точно не волнуйся. Есть ещё порох, так сказа. Не грусти, Малышка, сделаем из Дмитрия твоего Нобелевского лауреата. Обучат там грамоте всякой, воспитают. Заведение престижное, дорогое! На этом всё, – за локоть меня схватил, уводя обратно в дом. – Уезжайте, быстро! Валите давайте! – захрипел, жестом подгоняя выродков в смокингах, заталкивающих хнычущего ребёнка в уродский катафалк.

– ДИМОЧКА! Дима-а-а-а! – рыдаю, отчаянно пытаясь вырваться, но тщетно. Константин за талию меня придерживает, а затем резко на плечо забрасывает, утаскивая в обратно в проклятое логово. – Ш-ш-ш, не шуми, дикарка. Родственничков разбудишь! Мне ведь не нужно напоминать, что у нас с тобой любовь до гроба? Они до сих пор в эти байки верят. Не будем же рушить их веру.

Одной рукой меня придерживает, другой толстый конверт четырёхглазой швабре швыряет, а та в свою очередь радостно головой кивает, усаживаясь на переднее сиденье тонированного «Мерседеса», пока я, болтаясь на плече, со всей мочи ногами воздух пинаю, а руками – спину бандюгана избиваю, утопая в собственных слезах.

Не понимаю, откуда у Константина шприц в руках появился. Всё, оказывается, предусмотрел, сволочь бездушная!

Один жгучий укол в шею… и я парализованной куклой на его плече обмякаю, сквозь размытую пелену перед глазами наблюдая, как машина с моим сыном резко с места срывается, исчезая за пределами высоких ворот, которые для меня… теперь уже навсегда закрылись.