Кэсси высоко ценила абсолютную заурядность Розмари и ее семьи, отсутствие надрыва в отношениях и то, как все четверо чувствовали ритм друг друга. В этом были комфорт и предсказуемость. Кэсси понимала, что ей никогда не доведется познать такое — любовь, рожденную стабильностью и рутиной.

— Помнишь тот ужасный китайский ресторан в Гроверс-Милле? — спросила ее Розмари.

Сестра редко упоминала их детские годы в присутствии Тима и Джессики. На этом пространстве закопано столько мин, никогда не знаешь, о какую споткнется память.

— Конечно, помню, — кивнула Кэсси.

— Теперь там чудовищно дорогой бутик одежды. Типа «Антропологии». У них есть блузки по двести баксов.

— Им же нужно где-то отмывать деньги, заработанные на метамфетамине, — пошутила Кэсси. — Не вижу других объяснений.

— Согласна.

— Даже не знаю, что меня больше удивляет — существование этого магазина или тот факт, что ты о нем знаешь. Ездила недавно в Гроверс-Милл?

— Мы все вместе ездили, — ответил за жену Деннис. — Возили детей в новый парк развлечений, который открылся в конце июня. А оттуда недалеко.

— У них самая крутая водная горка в Кентукки, — добавила Джессика.

Девочка старалась зачерпнуть спринг-роллом как можно больше арахисового соуса, как ложкой.

— И оттуда вы завернули в Гроверс-Милл? — поинтересовалась Кэсси.

— Да, — ответила сестра. — Я подумала, что пришло время показать детям город, в котором выросла их мать.

— Думаю, нам показали версию «детям до тринадцати», — вклинился Тим.

Кэсси поразилась тому, сколько пельменей умял племянник, но, похоже, он наконец насытился. Поставив локти на стол, он пристроил подбородок на руки и наблюдал, как официантки катят тележки по узким проходам между столами.

— Может быть, — согласилась его мать. — Но вы, по крайней мере, увидели дом.

— Он такой крохотный, — сказала Джессика.

Так и есть, подумала Кэсси. Маленький потрепанный временем дом стоял на участке не более половины акра. Он имел два этажа в передней части и один, под длинным скатом крыши, в задней. В Новой Англии такой тип строений называли «солонками». Родители хранили выпивку в кухонном шкафчике на нижней полке — там помещались высокие бутылки. Кэсси начала разбавлять их содержимое водой, когда ей было девять. Отец тогда заявился в младшую школу — был июнь, конец учебного года, и школа устроила традиционные детские соревнования на свежем воздухе. Бег парами. Бег в мешках. Метание мокрых губок. (Кэсси тогда так и не выяснила, как отец смылся из старшей школы, где должен был находиться в тот полдень. Видимо, придумал какое-то оправдание. Разве его не уволили бы, если бы он просто исчез или если бы кто-то заметил, что уходил он пьяным?) Дело было сразу после обеда. Посреди эстафеты по бегу с яйцом отец поймал Кэсси и попытался показать, как лучше переложить яйцо в ложку партнера по команде. Кэсси была потрясена, увидев отца посреди поля, а не на краю вместе с учителями и кучкой родителей. Стараясь ей помочь, он нарушил все мыслимые правила и случайно уронил яйцо на землю, оно разбилось. Яркое солнышко желтка взорвалось, как звезда — сверхновая позора. Кэсси чуть не умерла от стыда, отчаянно надеясь, что все примут отца за неуклюжего жулика, а не пьянчужку. В отчаянии своего унижения она надеялась, что его сочтут всего лишь идиотом.

Он почти сразу ушел, промямлив, что пора возвращаться в старшую школу.

Той ночью Кэсси впервые вылезла из постели, когда все в доме спали, и открыла дверцу шкафчика, в котором родители держали выпивку. Само собой, там стояла бутылка «Джек Дэниэлс», но Кэсси знала, что ее хранят для «особых случаев».

Чаще всего отец пил шотландский виски под названием «Блэк боттл», и уровень жидкости стоял чуть выше этикетки — бутылка была заполнена на три четверти. Кэсси вылила виски примерно на дюйм и добавила воду из-под крана. То же она сделала с водкой, бурбоном и джином. Ей хотелось провернуть то же самое и с пивом из холодильника, но каждая банка была запечатана, так что это оказалось невозможно.

— Но там у меня была собственная спальня, — говорила Розмари, и Кэсси внутренне вздрогнула, услышав слово «там».

Из родительского дома Розмари переехала в приемный, где делила чужую спальню с чужой девочкой — очередным подростком, попавшим в систему опеки. Соседка была злой и агрессивной, но умело прикидывалась пай-девочкой перед приемными родителями, чтобы ее не выгнали. Трудно представить, что дом-солонку с разбавленным джином, пьющим отцом, матерью, плакавшей после еженедельных ссор по поводу денег и пьянки, кто-то счел бы кладезем счастливых воспоминаний, которыми хочется поделиться с детьми. Сколько вечеров Кэсси пыталась спрятаться от родительских ссор за стеной музыки, звучавшей из наушников плеера? Сколько ночей перепуганная Розмари, всхлипывая, забиралась к ней в постель?

— Еще чаю, Кэсси? — Деннис занес чайник над ее чашкой.

— Да, пожалуйста.

Но она предпочла бы другой чай — ледяной «Лонг-Айленд»: текила, джин, водка, ром, трипл-сек. Содержимое всего чертова шкафчика в одном высоком стакане. Посетители за соседним столиком потягивали пиво «Циндао». От него Кэсси тоже бы не отказалась.

— А еще у нас были очень милые качели и игровой домик на заднем дворе, — говорила Розмари. — Он был деревянный, а не из металла, который заржавел бы после первого же дождя. Мы с подружками играли там в «Маленький домик в прериях». Доски были толстые и крепкие, прям как у настоящей лесной хижины.

— Что за игра такая? Наверное, самая отстойная в мире, — прокомментировал сын.

— О да! — согласилась Розмари. — Настоящий отстой. Но мы были маленькие.

Прихлебывая чай, Кэсси вспомнила тот момент после колледжа, когда нарушила свою клятву воздерживаться от алкоголя. Ей было 23, и она сидела у бассейна в отеле в Майами. На северо-востоке бушевали полуденные грозы, их рейс до Нью-Йорка отложили, и экипаж отправили в отель с бассейном на крыше, находившийся в Корал-Гейблс. Стояло лето, туристическое межсезонье, и в отель поселили экипажи трех разных перевозчиков. Пили все, кроме Кэсси. Бортпроводница на соседнем шезлонге, по-матерински заботливая и бывалая (она летала уже 25 лет), потягивала пина-коладу, и от коктейля пахло божественно. Кэсси поразмыслила, не выпить ли ей безалкогольную коладу, но не увидела поблизости официанта, а чтобы встать и в пять часов вечера, да по жаре потащиться к бару самой, потребовалось бы значительное усилие. И она глотнула из бокала соседки. Ей понравилось. Вкус был острее, чем у безалкогольной колады. Глубоко-глубоко внутри закололи крошечные иголочки. Кэсси вдохнула ароматы кокоса и ананаса, но было там кое-что еще. Кое-что большее. Ром. Держали родители в своем шкафчике ром? Возможно. Но у нее не осталось воспоминаний, как она разбавляет ром или как мать выливает его в раковину. Вкус был ни на что не похож и нов, и хотя она чувствовала, что заигрывает сейчас с чем-то чудесным, но опасным для нее, способным ее убить, все-таки поднялась на ноги и пошла к бару прямо в купальнике. Она заказала пина-коладу. Потрудилась ли она хотя бы пососать дольку ананаса? Кажется, нет. Она выпила коктейль быстро, потому что он был сладким, и почувствовала, как он согрел ее изнутри, прогоняя все тревоги. Она вдруг перестала беспокоиться из-за своих бедер. Нормальные бедра. И с ней все нормально. Она вдруг перестала быть испуганной девочкой, скорчившейся на заднем сиденье их уродливого голубого «доджа», контроль над которым пытается удержать пьяный отец, вихляя по дороге между Лэндаффом и Гроверс-Миллом, а мать кричит: «Пожалуйста, прошу тебя, ради бога, дай я поведу!» Она перестала быть тревожной студенткой колледжа, сидящей в пять утра за коммутационной панелью и молящейся про себя: пусть младшую сестренку не обижают в приемном доме. Она перестала быть прилежной, невеселой, неуклонно ответственной двадцатитрехлетней бортпроводницей, стремящейся к совершенству во всем, потому что любое отклонение от этого пути приведет ее на край наклонной плоскости, по которой она скатится обратно в унылую деревушку, где отец пьет, мать плачет, а она сама выливает в раковину «Блэк боттл». Она почувствовала себя… свободной. И ей это понравилось. Да, она наслаждалась вкусом, но еще больше ей понравился собственный смех, когда второй пилот отпустил шутку (не особо смешную, но парень был симпатичный) о том, что облако в небе над Майами похоже на щенка с сигарой. Вечером он ее соблазнил или она его — впрочем, задним числом, даже на следующее утро она не смогла бы ответить на вопрос, кто кого соблазнил. Она сразу заметила, что музыка звучит гармоничнее, люди кажутся приятнее, а сама она симпатичнее, если сгладить острые углы небольшой дозой алкоголя. А еще лучше — большой. Кому от этого станет хуже? Всем станет только лучше.