может удержаться что-то, кроме «Франчески»? Теперь твоя очередь смотреть на мои успехи, отойти в сторону и, черт побери, подумать, как тебе хочется оказаться на моем месте. Теперь твоя очередь завидовать мне и страдать. Пришло твое время страдать.

Франческа неподвижно стояла посреди комнаты. Дом сказал: «Наконец-тоон сказал то, «подумает». — Дай мне ключи от машины.

— Франческа, пожалуйста, извини, я слишком много выпил…

Дом пульсировал, пульсировал.

— Ключи.

— Франческа, ты не можешь вес…

— Ключи. Дай мне ключи.

— Брось, Франческа, я ошибся, не преувеличивай. Она протянула руку.

— Девочкам нездоровилось. Убедись, что они спят.

— Франческа, ну…

— Где, черт возьми, ключи?

Ключи от машины лежали на столе. Она их увидела. И была уверена, что они появились внезапно. Была ночь. Она взяла ключи. Открыла дверь. Взяла сумку. Ушла.

7

Она сдала задом. Автомобиль выскользнул со стоянки. На виа Массимо Троизи было темно. Фонари погасли, улипу заполонили тени сосен и кустарников, выжженных зноем последних дней. На круглой клумбе посередине дороги росла густая трава в человеческий рост. И ни одной живой души. Вдалеке виднелись гигантские световые пилоны, похожие на механических инопланетян в белых, красных и серых доспехах, с широко расставленными ногами и руками на бедрах. Она выехала на виа Остиенсе, и даже там уличные фонари перегорели или перегорали, стоило ей подъехать ближе. Возле Тибра растительность стала пышнее, но казалась черной. Она миновала Тор ди Валле. Справа АЗС. Мертвая, безжизненная, как и все остальное. Рядом с заправкой обнаружился бар с вывеской «Всегда открыто» и с ржавыми опущенными рольставнями.

Будто прокатилась волна эпидемии и вся округа вымерла. Повсюду валялись большие черные пакеты. Она мельком заметила — стая некрупных зверей с желтыми глазами набросилась на один — и сбавила скорость, сама того не осознавая. Звери крались среди мусора, набрасывались друг на друга, грызлись из-за еды, рвали мешки и пожирали что-то дурно пахнущее. Прилетели чайки. Накинулись на четвероногих. Начали кричать.

Франческа прибавила газу. По ошибке свернула в боковую улину. Перед ней мелькнули деревья и забор, за которым угадывались остатки ржавой жестяной крыши. Заборы тут были обшиты черной пластиковой пленкой. За ними ничего нельзя было рассмотреть. Слышались пронзительные звуки, вроде бы человеческие голоса или крики каких-то существ. Она нашла выезд. Вернулась на главную дорогу. Въехала в Рим.

И тут освещения почти не было. В ЭУР[27] удалось различить только одну вывеску. Франческа заметила ее под высокой бетонной конструкцией — клубком гигантских массивных пилонов, которые торчали из сооружения вроде космического корабля, покоящегося на вершине, — что-то вроде огромного ядовитого гриба, который говорил: «Заходи, заходи». Она зашла.

Заведение было открыто. Очень маленькое помещение. Внутри никого. Она села за темно-зеленый стол. Положила сумку на стул рядом с собой. Выпрямилась, сложила руки на зеленой столешнице. Подождала. Появилась неряшливая женщина, лицо и глаза опухшие, как у человека, злоупотребляющего алкоголем или наркотиками. Женщина, должно быть, сказала, растягивая слова: «Чего вам, мы закрываемся». Кажется, Франческа ничего не услышала. Кажется, ничего не ответила. Через мгновение перед ней появился стакан с чем-то темным и немного безвкусной картошки фри в кроваво-красной миске. Она выпила. Поела. Ей было хорошо. Она хотела остаться тут навсегда. «Закрываемся», — наверное, сказала Франческе женщина, но она не была уверена, что действительно слышала этот голос. «Пять евро». Она не двигалась. Выпила. Женщина подошла, мягко подтолкнула ее рукой, должно быть сказала: «Эй, я говорю — мы закрываемся». Пять евро. Куда ей теперь идти? «Пять евро». Франческа открыла сумку. Внутри было все, что может пригодиться настоящей матери, бумажник и мятый конверт. Она взяла конверт. Посмотрела на него. И обнаружила цель.

Она заплатила пять евро. Женщина начала опускать рольставни, Франческе пришлось наклониться, чтобы выскользнуть на улицу и шагнуть в темноту. С конвертом в руке.

В машине она включила навигатор. Вокруг ни единого огонька. Она ехала в полной темноте. Виа Кристофоро Коломбо — никого. Проехала по Гар-бателла. Пересекла виале Марко Поло. Через несколько километров остановилась. Машина заглохла с тяжелым выдохом, будто из легких вырвался воздух.

Она снова положила руки на руль. Сжала. Замерла. Она смотрела вперед сквозь лобовое стекло, на вспышку света.

Тут были зелень и величественные просторы римских руин. Раздался звук, первый человеческий звук с тех пор, как она вышла из дома. Музыка вдалеке: нечто вроде бесконечной волны, которая поднялась со всей мощью, готовая уничтожить тебя, а затем разбилась о берег, опадая на землю. Она вышла из машины.

Гравий хрустнул под ногами. С каждым шагом руины становились все величественнее. Шагали ей навстречу. Деформировались под ударами музыки. Они были чудовищными, парили над землей, вместе со своими колоннами и порталами, пронизывающими стены, рухнувшие бог знает как давно.

Она остановилась. Открыла мятый конверт. Вытащила билет. Отдала его тому, кто просил ее об этом.

— Все уже скоро закончится, — было сказано ей укоризненным тоном.

— Пропустите меня.

Когда она вошла, музыка взорвалась.

На сцене, устроенной в руинах терм Каракаллы[28], оркестр аккомпанировал сопрано. Музыканты были одеты в черное. Дирижер стоял спиной, его волосы развевались. Слушая партию сопрано, Франческа попыталась вычленить звук виолончели среди других инструментов. А затем увидела силуэт Фабрицио, обнимающего виолончель. Руки Фабрицио, скользящие по струнам. Осторожно нажимающие на них. Заставляющие их петь. Она увидела лицо Фабрицио. Подбородок, шею, рот, глаза, цвет его глаз. Но, может, ей только показалось? Он был далеко, и света маловато. Может, это всего лишь ее воображение? Она села на последнем ряду.

И позволила виолончели, на которой он играл, слиться с собой.

После концерта она осталась сидеть, пока публика аплодировала, сначала тихо, затем все громче и громче. Аплодисменты не смолкали. Зрители стояли и хлопали в ладоши. По одному или группами по двое или трое. Из недр земли донесся рев, ритмичный звук, гул, как перед битвой. Это музыканты топали ногами, аплодируя по-своему.

Дирижер заставил музыкантов встать. Аплодисменты не прекращались, они взрывались повсюду.

Теперь, при свете, Франческа могла ясно разглядеть лицо Фабрицио. Потное, счастливое.

Она выкурила сигарету, перед тем как вернуться в машину, все еще наполненная музыкой. Бросила окурок и уже собиралась уйти, когда увидела, как он идет, с инструментом на плече, окруженный толпой зрителей. На мгновение их взгляды встретились, а потом волна поклонников поглотила его. Они хвалили его, обнимали, улыбались ему, пожимали ему руку. И казалось, его душа сияет.

Затем, едва отбившись от толпы, которая требовала его внимания, он посмотрел на Франческу и направился к ней. Растрепанный, раскрасневшийся, похожий на