Шрифт:
Закладка:
Подозрение, павшее на Вито, выставило весь двор в новом свете. Жителей кондом и ниума описывали как «бедных» — в смысле «несчастных», «отчаявшихся», «желающих помочь полиции любым способом», «злых, потому что прошло двадцать дней, а новостей по-прежнему нет». Теперь «Римский сад» превратился в дом с привидениями. Кто-то что-то знает? Кто-то покрывает Вито? Ими кто-то руководит? Повсюду крутилось видео, где Колетт кричала:
— Оставьте его в покое! Он ничего не сделал! Он один из нас!
«Все ли из них знают, что сделал Вито? Все ли они коварны? Арестуют ли карабинеры всех остальных жильцов кондоминиума?»
На следующий день Колетт созвала собрание.
Вито невиновен, и они докажут это. Несколько минут отсутствия на рабочем месте, невинная чашечка кофе — это не преступление.
— Вито такой же человек, как и все мы. Он стыдился того, что отошел на две минуты. У него не хватило смелости рассказать нам. Но он не похищал нашу Терезу, и вы все это знаете.
Они знали Вито, они знали его долгие годы, он был одним из них, повторяла она.
— А теперь все, кто думает, что он невиновен, — поднимите руки.
Она командовала жильцами, словно кондотьер своим войском; на собрании присутствовали все, кроме Фабрицио — как обычно — и Массимо, который задержался на работе. Несколько человек сразу подняли руки. Франческа огляделась: она не хотела злить соседей, но и не хотела торопиться с выводами. Тем временем в воздух решительно взмывали все новые и новые руки. Неоновый свет, освещавший комнату, заморгал, погас на мгновение и опять вспыхнул. Новые руки.
Затем из глубины зала собраний появились трое — Марика и ее родители. Повисла тяжелая тишина.
Все замерли.
— Я не хочу делать поспешных выводов и торопить правосудие, не хочу, чтобы в тюрьму сел невиновный человек, я просто хочу вернуть свою дочь, — сказала мама Терезы. У нее были страшные глаза, растерянные и отчаявшиеся, но при этом чрезвычайно настороженные.
Ее мужа, Джулио, рядом не было.
— Я просто хочу ее вернуть, — повторила Марика.
Все они говорили как герои пьесы, будто выходили на сцену в темном театре, прожектор освещал их одного за другим, пока они произносили заученные строки, а затем отступали, пропадали в темноте.
Эти трое исчезли, как и появились. Еще секунда тишины, а потом Колетт сказала:
— Собрание окончено.
И тоже исчезла.
Как по команде все присутствующие снова задышали и сразу разбились на группы, стали переговариваться друг с другом. Франческа не хотела задерживаться и с кем-то разговаривать, она взяла Эмму на руки, а другой рукой сжала ладошку малышки Анджелы.
Она была настроена решительно. Хотела убежать из этого места, из этого двора, из этого ужасного города. Свет снова ненадолго выключился. Включился. Кучки людей сжались плотнее. Франческа вышла на улицу со своими дочерьми, пока не стало слишком поздно.
«Давай, Франческа! Домой! Ко мне! Ко мне!» — крик дома достиг двора. Но Франческа никого и ничего не слушала. Если это действительно был Вито, что он сделал с Терезой? Она больше не хотела и шагу делать во двор.
Откуда эта уверенность, что это не он? Соседи покрывают его? А не имеют ли они отношения к исчезновению маленькой девочки? «Это будет не первый случай убийства дочери собственной матерью», — тысячу раз писали СМИ. Это даже не первый случай, когда группа людей — секта, ты же видела, секта, — делала все, чтобы мальчик или девочка исчезли ради…
«Давай, Франческа, иди домой, домой, домой!» — кричал дом. Он кричал изо всех сил, так громко, так сильно, что в ту минуту его голос был слышен даже на улице.
Франческа не остановилась. И с каждым шагом страх уступал место решимости. Ей просто нужно уйти. Пройти через эти ворота.
И тогда в далеком красном свете фонарей она увидела и что происходит за ними. За воротами рыскали темные твари. Там были представители СМИ, зеваки и разъяренная толпа, своего рода представители простых людей, они держали гигантские плакаты с изображением Вито — огромное зернистое лицо, пустые глаза смотрели со снимка, взятого в лучшем случае из газеты или с какого-то веб-сайта. Лицо убийцы, определенно убийцы, с красными надписями на нем, как торговая марка — «УБИЙЦА», — и фотография Терезы, фотография Терезы, которую все теперь знали, тоже огромная и зернистая, улыбка, которая теперь казалась гримасой маленькой мертвой девочки, и надпись черным «СПРАВЕДЛИВОСТИ ДЛЯ НАШЕЙ ТЕРЕЗИНЫ». «Спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость», — скандировали эти надписи, без крика или стука касками по асфальту.
Что, если жильцы кондоминиума правы? Если это был не Вито? В таком случае чудовище где-то рядом. Таится в тени. Готово появиться и забрать ее дочерей. Это кто-то из соседей? Или какой-то незнакомец, человек извне, и теперь он опять тут? Я могла встречаться с ним на улице, в супермаркете, он мог быть продавцом, почтальоном, журналистом. Если это Вито, если жильцы кондоминиума ошибались, по крайней мере всему этому настанет конец. Виновный установлен. Мои маленькие девочки в безопасности. А если он на свободе? Возможно, в толпе, которая вливалась и выливалась из двора. Маленькая девочка исчезла. Отсюда. Неизвестно, кто ее забрал. Франческа крепче прижала к себе дочерей. Все может быть, но она справится с этим чудовищем.
Она проталкивалась вперед, сквозь толпу — никогда раньше не видела этих людей, разве они тоже тут живут? — все пытались выбраться со двора, выскакивая из укрытий, как крысы, и наваливаясь на ворота. «Спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость». Эмма принялась ерзать. Франческа, на мгновение отпустив ладошку старшей дочери, придержала ее обеими руками.
И вот так она потеряла Анджелу.
Она взглянула вниз, чтобы снова взять девочку за руку, но той уже не было. Успокойся. Она должна быть где-то здесь. Франческа огляделась. Попыталась посмотреть сквозь толпу. Анджелы нигде не было.
— Анджела! — крикнула она, крепко прижала к себе Эмму, та заплакала. Успокойся, Франческа, успокойся. — Анджела! — крикнула она громче. — Вы не видели тут маленькую девочку? Вы не видели мою дочь? — она выкрикивала имя и спрашивала людей, видели ли они ее девочку. «Моя дочь! Моя дочь!» — слышался ей голос Марики в день исчезновения Терезы, виделся красный браслет, безжизненно лежащий на ее ладонях. «Спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость, спра-вед-ли-вость» — звучало все более и более мрачно, все более и более угрожающе.
— Дайте пройти! — она толкалась и протискивалась между телами, плотно прижатыми
