Я в шоке. Несмотря на столь преступное попрание ваших прав, вы по-прежнему демонстрируете готовность к сотрудничеству, Джозеф. Полагаю, в наш век несдержанности и безумных ток-шоу, вы – просто воплощение добродетели. Он воплощение добродетели, не находите, мистер Титвистл? Кстати, можете продиктовать по буквам – для составления иска? «Титвистл», не «воплощение», конечно. Джо, поздравляю, вы скоро озолотитесь. Родни отдаст вам все свои денежки – ну, или денежки своей конторы. А какая, простите, это контора? Государственное казначейство, насколько я понимаю? Что ж, у них-то денег куры не клюют. Какое счастливое стечение обстоятельств, только прошу вас, мистер Титвистл, поговорите с канцлером Казначейства и предупредите его, чтобы не покупал ядерное оружие и банки, пока мы с вами все не уладим, я вам буду весьма признателен, а то как бы в стране не случился дефицит бюджета. Да, мистер Титвистл, я в курсе, что вы считаете себя выше наших земных юридических дрязг, но позвольте заверить вас: будь адвокаты военными самолетами, на моем фюзеляже красовались бы названия множества неприкосновенных государственных учреждений, которые прекратили свое существование с моей легкой руки. Я – Мерсер Крейдл из старинной и уважаемой адвокатской конторы «Ноблуайт и Крейдл», и я способен засудить кого угодно. А этот господин – ваш шестерка, верно? Знаете, мне всегда было любопытно, что это значит. Что вообще такое «шестерить»? Можно ли получить диплом шестерки, или шестерка – это своего рода оруженосец? Подмастерье? Добрый вечер, мистер Каммербанд, ответственно заявляю, что впервые вижу исполнителя столь внушительных размеров. Мистер Спорк – мой клиент и весьма благонадежный человек, поэтому прошу вас воздержаться от того, что наши предки называли «досужими домыслами». Кто из вас станет счастливым получателем этой бумаги, согласно которой вы обязаны немедленно передать господина Спорка в мои заботливые руки? Ах, простите, где мои манеры! Не подумайте обо мне дурного, но скажите, пожалуйста, вы считаете господина Спорка подозреваемым? И как же вышло, что вы допрашиваете его без меня, хотя он открыто настаивал на моем присутствии? Вдобавок вы не зачитали моему клиенту права и не сообщили, какой у него статус в данном расследовании!

Родни Титвистл с упреком глядит на Джо, как бы говоря: «Этот человек – ваш друг?» и: «Зачем вы так со мной, я всего лишь хотел спросить».

– Силы небесные, – с растущим злорадством восклицает Мерсер, – я же привез моему клиенту ботинки! Джо, пустая твоя голова, немедленно обувайся, не хватало, чтобы тебе ноги свело – это ж какая тогда получится компенсация? Джозеф! За мной, пожалуйста… От волнения он бывает рассеян, – поясняет Мерсер Крейдл, помогая Джо обуваться. – Не удивлюсь, если он до сих пор испытывает чувство вины за гнусные преступления отца. Представляете, однажды он пошел на свидание с женщиной-полицейским и за десертом – подумать только! – сделал ей предложение. Конечно, она отказалась, да и кто бы на ее месте не отказался, если впереди еще кофе с птифурами? Скажите, мистер Каммербанд, когда вы в последний раз видели свои лодыжки?.. – Мерсер продолжает балаболить в таком духе, покуда они не выходят за пределы слышимости на улицу; там Мерсер и его бессловесный спутник запихивают Джо в машину.

Из-под черных покрывал за происходящим наблюдают рескианцы, безмолвные и неподвижные, как ящерицы на стене. Один из них делает два неверных птичьих шага вперед, затем пятится. Они не издают ни звука.

– Джо, ты молодец, – говорит Мерсер, – ты все сделал правильно. И все же это не значит, что мы с тобой по уши в дерьме. В диких джунглях. По причине, которая еще не вполне мне ясна, на дне этой бездны шевелятся титаны, и зловещие тени мелькают на лестнице. Как сказал бы мой младший двоюродный брат Лоуренс, мы по шею увязли в podu. Это, кстати, Реджи, один из моих молодчиков. – Он показывает на злобного юнца слева. – Ты не поверишь, он уже отходит от дел, хочет стать ветеринаром, но на следующие десять минут можешь доверить ему свою жизнь. Нет, не надо, лучше доверь ее мне. В общем… Добрый вечер, и будь любезен, объясни, что за хрень тут творится. Кстати, попробуй ягнятину, она превосходная.

Мерсер, верный своему слову, захватил с собой корзину для пикника.

Под толщей кровли, в глубинах потаенных мезонина,[17] за огромными защитными дверями из вольфрамового сплава находятся жилые апартаменты бюро «Ноблуайт и Крейдл», которые язык не поворачивается назвать бункером – столь изысканно их убранство и так много коммуникаций к ним подведено. Однако ничем иным они быть не могут, ибо слишком хорошо укреплены и надежно защищены от любых посягательств. Джо испытывает легкое разочарование – и громадное облегчение, – когда его приводят не в святая святых адвокатской конторы «Ноблуайт и Крейдл», а в Малиновую гостиную, своего рода барбакан, где среди розовых подушек и парчовых покрывал он засыпает на целый час. Потом его будит Мерсер: сует ему под нос чашку густого кофе, сваренного по фирменному ноблуайтскому рецепту, сохраняющему подлинный аромат кофейных зерен. В старые, золотые времена Мэтью Спорк любил говаривать, что единственный раз его поймали с поличным в тот день, когда он не сумел с утра выпить кофе по рецепту Ионы Ноблуайта. Nach dem Grossmütterart,[18] Мэтью, всякий раз ласково поправлял его Иона, рецепт не мой, и тогда отец Джо отвечал: Да, Иона, мы знаем. Как бы мы, простые смертные, ни стремились к совершенству, наши мирские потуги обречены на провал: никогда нам не обрести того величия, какого достигли наши праматери. И где бы ни происходил этот разговор – в этом бункере или в просторной горчичной гостиной имения Спорков, расположенном в умеренно старомодных окрестностях Примроуз-хилла, – рядом всегда сидел и внимал Джо, все сильнее убеждаясь, что его отец – великий предводитель и вождь тысяч.

«Слава герою-победителю! Слава!» – вопит Мэтью Спорк, пяти футов ростом и изящный, как речная форель, победно вскидывая в воздух кулаки, а потом резко нагибаясь – не за серебряным кубком, нет, а за сконфуженной Гарриет Спорк.

Мэтью обвивает ее всем телом, подхватывает на руки, хрипло шепчет ей на ухо слова любви и крепко целует в губы, пока она не перестает тараторить (на что уходит изрядно времени), и гладит ее, как взбесившуюся кошку. Она успокаивается, унимает поток вопросов и упреков и, спохватившись, заключает в объятья мальчика, которого они произвели на свет.

Джошуа Джозеф карабкается по отцовскому костюму и устраивается между родителями, невероятно довольный собой и своим местом, а потом сильными детскими ручками сталкивает родительские головы, сплющивая им носы, отчего все трое взрываются дружным громким смехом.

Причину своей тревоги Гарриет