Шрифт:
Закладка:
Конечно, справились в конце концов. Создали специальный, восьмиколесный железнодорожный вагон, пушки частично разобрали, и с Божьей помощью доставили-таки в Ораниенбаум. А вот был бы уже сегодня этот, обещанный Струве не позднее чем через четыре года, мост, наши чугунки бы остались без вагонов повышенной грузоподъемности, и громадины бы оказались на полигоне на месяц раньше.
Отметил у себя, что необходимо осведомиться у Георга Старицкого о результатах опытовых стрельб. Сдается мне, что наш Владимир снова сумел удивить господ генералов. Все-таки пятнадцать пудов взрывчатки никого равнодушным не оставляют.
Я же искренне считал эти громадины единственной «таблеткой» от наглости англичан. Когда придется брать штурмом Константинополь, и буде британцы решат вмешаться, у нашей армии будет, чем достойно их встретить. А то помню я, во что превратили на итоговых переговорах наш освободительный поход в Болгарию в той, другой истории…
— Что-то еще?
— Ваш, ваше высокопревосходительство, брат, его превосходительство, генерал-майор Лерхе справлялся о времени вашего прибытия, — многословно доложил чиновник.
— Хорошо, — кивнул я, делая пометку в своих записях о необходимости стакнуться с братом. — Известно что-то о здоровье сына князя Владимира?
Первенец начальника всесильной СБИ родился в августе. В середине, кажется. Отправлял князю поздравительную телеграмму из Томска, и там же узнал, что ребенок появился на свет слабым, болезненным. Император Николайуже с год как подарил брату Запасной дворец в Царском селе, так теперь там, говорят, настоящая конференция светил отечественной медицины. Я привез из Сибири настойку золотого корня, но сомневался — стоило ли отдавать. Вдруг сильнейший энергетик и имуностимуляторноворожденному нельзя?
Впрочем… Почему бы не передать это средство для княгини? Рождение ребенка и для женщины бесследно не проходит.
— Их императорское высочество, великий князь в Петербурге ныне редко бывает, — отчитался Сандалов. — Да и… ваше высокопревосходительство… О их высочестве теперь мало говорят… Сами понимаете.
Хмыкнул. В советское время о КГБ на кухнях не боялись языками чесать, а та контора многократно мощнее детища князя Владимира была. Так что эти, Сандалова, недомолвки — не более чем осторожное прощупывание моего к этим «чесаниям» отношения.
— Услышишь что-то важное, немедля ко мне, милейший. В любое время дня и ночи. Дело важное.
— Не извольте беспокоиться.
— Хорошо. Брат не говорил, по какой надобности хотел меня видеть?
— Не изволил, — поклонился чиновник. — Единственное что…
— Говори уже. Что известно?
— Дивизия его превосходительства нынешним летом маневры в Подольской губернии производила, ваше высокопревосходительство.
— Ну, знаю, братец. Говори давай, что штабные о дивизии говорят?
— Из военного ведомства слухи доносятся, что, дескать, их высокопревосходительства, генералы Главного Штаба были в совершеннейшем ужасе от мощи дивизии вашего, ваше высокопревосходительство брата. Единственное что, в отчетах велено было указать, что в Отечестве нашем священном, еще не так много фабрик и заводов, чтоб снабдить подобным оружием, хотя бы еще одно такое воинское подразделение. Однако же и ворога недостаток того же, чтоб эту, воистину сравнимую с силой Архангела Михаила, силу перебороть.
Кивнул, и никак не стал комментировать. Да, признаться, хоть и раздражало это осторожничание военных чинуш, я был с ними даже согласен. Без моих заводов, вооружить еще одну дивизию подобным же образом совершенно не представляется возможным. А и с моими тоже. Я еще и войско Морица всеми положенными по штату пушками, локомобилями и пулеметами не снабдил. Но стараюсь. И если война случится не прямо завтра, к ее началу мой брат будет готов.
§6.8. Военная осень
В середине сентября газеты полыхнули заголовками: «Болгары восстали!». Общество, и без того подогретое повстанческим движением в Боснии и Черногории, взорвалось. На площадях там и тут вспыхивали стихийные митинги. По улицам расхаживали толпы людей всех сословий, вооруженные трехцветными флагами, и кричащие лозунги. И полиции строго на строго было приказано этих всех не трогать.
Когда же стало известно, что разрозненные выступления плохо подготовленного бунта против турок в Болгарии были подавлены, страну охватил яростный траур. Ни о каком мире с Турцией больше не могло быть и речи. Великому князю Александру, под давлением обстоятельств, пришлось вызвать турецкого посла и потребовать участия заинтересованных в славянском вопросе держав в урегулировании дела. В общем, вышло что-то невнятное.
Министр иностранных дел, Александр Генрихович Жомени, на Совете министров империи предложил созыв международной конференции, в ходе которой можно было бы надавить на султана. Министр хотел, что бы болгарам, сербам и черногорцам были предоставлены в Турции те же права, что и мусульманскому населению. И он даже начал контактировать со своими коллегами в Европе, но не добился успеха. Германия и Франция были заняты своими проблемами, Британия не торопилась вмешиваться в непонятные шевеления, готовясь ввязаться в центрально европейскую свару, а Австро-Венгрия не имела возможности передвинуть часть войск на границу с Портой, опасаясь новых бунтов на своей территории. В общем, все хотели влиять на султана, но никто не хотел реально что-то предпринять.
А еще — Александр. Его старший брат, Николай Великий, за все время своего правления не начавший ни одной войны, понимал, что это такое, и какими бедствиями для шаткой экономики страны она грозит. А вот Бульдожка не хотел этого знать. Ему хотелось остаться в памяти потомков правителем, освободившим балканских славян от мусульманского ига. Ему казалось, что вторгнувшись в Болгарию, он заслужит всеобщую любовь в стране и уважение на международном поприще. О том, какой ценой это все достигается, он не думал.
Лично я был на все сто процентов убежден, что начинать войну раньше мая следующего, одна тысяча восемьсот семьдесят шестого года, нельзя ни в коем случае. И готов был это доказать с цифрами в руках. Но моего мнения уже никто не спрашивал. В Аничковом дворце теперь желали видеть генералов, а не чиновников.
В день накануне Покрова Святой Богородицы, в понедельник, правительство империи и Регентский Совет настигло известие,
