На балу невозможно по-настоящему узнать кого-то. А посему со всем почтением приглашаю Вас стать моей гостьей на открытии театра Граммон через три дня. Разумеется, мадам де Тревиль и остальные ее подопечные также приглашены.

Ваш покорный слуга,

Э. Вердон

— Ты должна согласиться, — с нажимом произнесла мадам де Тревиль.

— Откуда вы знаете, что здесь написано? — Печать была сломана — ну разумеется, она прочла письмо.

— Я бы не отдала тебе письмо, не ознакомившись с его содержанием, — сказала мадам де Тревиль. — И в других обстоятельствах я поинтересовалась бы, что именно он подразумевает, когда интересуется, пришла ли ты в себя. Но учитывая то, что случилось вчера…

Я расправила плечи:

— Он не знает всей правды. Я позаботилась об этом.

Я ничего не сказала о его доброте. Мадам де Тревиль заблуждалась относительно некоторых свойств его характера. То, что она влезла в мои дела, сунула нос в самое первое письмо, написанное мне мужчиной, задело меня больше, чем я готова была показать. Это письмо не было любовным — в его словах сквозила нежность, но не обожание. Но это было неважно. Я даже не думала, что мне когда-нибудь напишут подобное письмо. Что мужчина заинтересуется мной настолько, чтобы взять в руки перо и бумагу, обнажить передо мной мягкую изнанку своего сердца. Что найдется человек, который не сочтет мой недуг признаком неполноценности.

Мадам де Тревиль проинструктировала меня, как принять приглашение, какие слова использовать: написать короткую записку, в которой сообщить, что в этот день у меня имеются «другие приглашения», однако я постараюсь «выкроить время».

Наморщив нос, я водила пальцем по блюдцу.

— А это не прозвучит так, будто я к нему равнодушна? — спросила я.

— Ты не равнодушна, ты востребована. Именно поэтому твой ответ мы отошлем ему только завтра. Таня, помни, что он играет в игру точно так же, как и мы. Разумеется, это другая игра, но тем не менее. Не позволяй ему думать, что он победил, пока он не разыграет все свои карты.

В вечер открытия театра мы ждали на улице у дома, и наше дыхание застывало в воздухе облачками пара. От холода пощипывало уши, зима была совсем близко — как и Зимний фестиваль, который его величество не захотел отменять. Мадам де Тревиль предложила такую идею кардиналу Мазарини, а тот передал ее королю, который ответил решительным отказом. И присовокупил к нему множество слов, не предназначенных для дамских ушей. Мадам де Тревиль сказала, что именно этого она и ожидала от капризного подростка, когда его захотели лишить любимого праздника. Я плотнее укуталась в свой плащ. Теперь защита короля была не просто громкими словами, тешившими мое тщеславие, — я должна была вычислить всех аристократов-предателей и добыть доказательства их вероломства, чтобы раскрыть убийство отца. Если случится худшее, это будет означать конец моим поискам правды… и смерть для множества невинных людей. Я посмотрела на мушкетерок и ощутила, как что-то болезненно сжалось в груди. Это будет означать конец и некоторым другим вещам.

Портия переступила с ноги на ногу и вполголоса выругалась, прежде чем натянуть на лицо дежурную улыбку:

— Какой чудесный вечер!

— Однако довольно свежо, — откликнулась Арья. — Ты опять забыла перчатки?

— Нет, они в накладных карманах, просто у меня слишком замерзли пальцы… погоди! Что ты делаешь?

Обхватив Портию за талию, Арья принялась развязывать тесемки на карманах.

— Достаю твои перчатки, конечно. — Вытащив перчатки, Арья посмотрела на Портию, чьи широко распахнутые глаза были обрамлены буйными кудрями. — Давай помогу тебе их надеть. Раз уж у тебя пальцы застыли.

Портия благодарно кивнула и протянула одну руку, другой придерживая юбки. Арья взяла руку Портии в свои и стала натягивать перчатку, один палец за другим.

— Что это? — внезапно вздрогнула Арья. — Вы слышали какой-то скрип?

— Экипажи! — ответила Портия. — Это колеса экипажей!

Затем раздался знакомый цокот копыт по мостовой, и мы вытянулись по стойке смирно.

Мадам де Тревиль спустилась по ступеням крыльца, нахмурилась, взглянув на небо, и перевела взгляд на нас:

— Итак, все как договорились: вы втроем поедете в нашем экипаже, а я поеду с Таней в экипаже месье Вердона. Ведите себя пристойно.

Экипажи, скрипнув, остановились. Кучер спрыгнул с кóзел, чтобы открыть передо мной дверцу незнакомой кареты и откинуть лесенку. Вышел Этьен, одетый в темно-синий с серебром камзол. Холод сразу показался не таким жгучим. У Теа стучали зубы, я же без колебаний откинула капюшон.

Вердон шагнул к нам, остановился перед мадам де Тревиль и поклонился.

— Мадам, я польщен, что вы приняли мое приглашение. — Выпрямляясь, он поймал мой взгляд. Удивительно, но я не чувствовала холода, однако дышать было тяжело, словно воздух превратился в лед.

Девушки по очереди присели в реверансе, когда их представляли, а затем забрались в другую карету. Карие глаза Этьена в темноте казались почти черными.

— После вас, — произнес он и сжал мою руку своей, помогая подняться по двум ступенькам в экипаж. Мои пальцы начали согреваться.

В карете, в присутствии мадам, мы почти не разговаривали. Мадам де Тревиль лишь осведомилась у Этьена о его семье, чтобы ее молчание не казалось подозрительным. Этьен отвечал вежливо, но без подобострастия. При упоминании нашей первой встречи он слегка наклонил голову, и его глаза весело заблестели, когда он посмотрел на меня.

Мадам де Тревиль кашлянула, не выходя из роли. Он напрягся и отвел взгляд, а я спрятала улыбку за веером с цветочным узором.

Когда мы вышли из кареты, он снова взял меня за руку, лицо его засияло.

— Наконец-то я могу…

— Месье Вердон! — Этьен тряхнул головой и издал стон. — Месье Вердон!

К нам подбежал мужчина с румяными, словно вишни, щеками.

Этьен представил его как одного из крупнейших инвесторов театра.

— Это ему мы обязаны такими удачными местами! — добавил Этьен.

Мужчина рассмеялся и поправил очки:

— Месье Вердон чересчур скромен. Сегодняшнее открытие не состоялось бы, если бы не щедрость его отца. Какая жалость, что наш благодетель не смог присутствовать на первом спектакле.

Этьен сжал зубы, но через мгновение его лицо расслабилось.

Вокруг нас образовалась толпа, к нам и мадам де Тревиль присоединились остальные девушки. Фойе выглядело величественнее, чем сам амфитеатр, — оно было украшено резными изображениями античных муз — сестер, застывших за сочинением симфоний и сонетов на берегу реки, высеченной из белого камня. Портия указывала Теа на некоторые изображения, описывая их художественные достоинства, а та прикрывала зевки затянутой в перчатку рукой. Гул голосов, говорящих на разных языках, с разными акцентами…

Мы