автомобиля, и он уехал со всеми нашими чемоданами, а мы остались среди дороги. Спутники наши пошли навстречу отставшим машинам и вскоре уехали обратно в Севастополь, а мы пошли потихоньку пешком, причем жена бросила на дорогу букет цветов, единственную вещь, которая осталась при нас. Когда мы прошли около версты, нас нагнал грузовой автомобиль с помидорами и баклажанами, мы уселись на них и, въехав в Севастополь, увидели нашу машину с вещами, среди которых не хватало одного-двух чемоданов. Мы немедленно поехали в МУР и заявили о происшествии, начальник милиции быстро отреагировал на наше заявление и принял энергичные меры. Вскоре наши пропавшие чемоданы, из которых один был разрезан ножом, были нам возвращены. Мы слышали выстрелы милиционеров, которые преследовали грабителей. На обратном пути нам рассказывали, что была арестована целая шайка, около сорока человек, и несколько из них были расстреляны. В результате мы получили обратно все наши вещи, за исключением нескольких золотых вещей, которые лежали в ручной сумочке жены, и нескольких сот рублей, которые были у меня отобраны грабителями из кошелька. Мы переночевали в Севастополе в доме, хозяева которого любезно предложили нам приют, и рано утром на том же автомобиле поехали в Сарры, в дом отдыха Хлебопродукта, куда мы получили приглашение приехать.

Вскоре, однако, мы перебрались в частный пансион, который был ближе к морю, где нам отвели лучшие комнаты и где нас более изысканно кормили. В Крыму мы провели около месяца, купались и бродили по довольно скучным окрестностям, что не помешало нам отдохнуть и жене поправить свое здоровье. На обратном пути мы увидели на дороге брошенный женой букет цветов. Вся окружающая местность была очищена от кустарников, в которых тогда укрывались наши грабители.

Глава четырнадцатая

Мы вернулись в Москву, где снова началась наша трудовая жизнь, сопровождаемая иногда неприятностями «квартирного вопроса». Жена чувствовала себя гораздо лучше летом, когда уезжала на дачу в поселке «Старые горки», около станции Болшево Северных железных дорог, куда я приезжал один или два раза в неделю, отрываясь от своих занятий. Жизнь в Москве после объявленного НЭПа значительно оживилась: открылись частные магазины, государственная торговля подтянулась, и Охотный ряд стал снова показывать обилие всяких продуктов.

Я помню торжественное празднование пятидесятилетнего юбилея трудовой деятельности декоратора и машиниста Большого театра К. Ф. Вальца. Старик, которому было под восемьдесят, продолжал свою работу на сцене и бодро руководил театральными постановками. Часто возмущаясь, он критиковал работу новых декораторов и их новые направления. При директоре театра Колоскове Вальцу объявили об его отставке, и надо было видеть горе старика. «Неужели я не могу больше бывать в Большом театре?» – воскликнул он, и было видно, что его положение равносильно смерти. К счастью, через влиятельных лиц удалось подействовать на Колоскова, и последний не только отменил свое решение, но и написал Вальцу очень любезное письмо, в котором предоставлял ему право по-прежнему продолжать свою службу. Помню другой вечер, когда после спектакля в Экспериментальном театре к нам домой приехали ужинать Собиновы, и мы распили бутылку коньяку 1811 года, которая хранилась у нас после ликвидации винного погреба знаменитого «Старобубновского трактира». Эту бутылку мы получили в подарок от товарища моего сына, молодого Бубнова, сына известного профессора.

Артисты Большого и Малого театров и других московских театров чувствовали потребность общения, так как бывшие литературные кружки и другие общественные собрания были закрыты. По предложению А. И. Южина и Ф. Д. Остроградского небольшой группой лиц был организован «Кружок друзей искусства и культуры». Было найдено небольшое помещение в особняке по Богословскому переулку, против театра, бывшего Корша, и открыт артистический клуб для литературных собраний и концертов. Клуб этот быстро приобрел большую популярность, и масса артистов и их знакомых собирались в нескольких небольших комнатах особняка, где часто проходили чрезвычайно интересные концерты московских артистов, квартета имени Страдивариуса и приезжающих ленинградских артистов. Примерно через год после открытия деятельность этого кружка несколько изменилась, появились недоброжелатели, и кружок перешел в другое помещение подвала – по Тверской улице, уже изменив свою «физиономию» и превратившись в своего рода ресторан для артистов. Позднее для кружка было выстроено специальное помещение при кооперативном доме Малого театра в Пименовском переулке, и клуб опять стал функционировать по своему прежнему направлению. Однако устойчивость этого учреждения уже была нарушена, и в настоящее время оно представляет собой обычную столовую для всех театральных деятелей.

Осенью 1924 года меня вызвали в Наркомпочтель, и заведующий строительным отделом инженер И. А. Малевич предложил мне принять работу по составлению эскизного проекта нового здания телеграфа. После целого ряда совещаний между своими инженерами и приглашенными лицами Наркомпочтель выработал большую и подробную программу для проекта нового телеграфа. Был объявлен всесоюзный конкурс на составление эскизного проекта здания, и два проекта заказано персонально. Для персональных заказов были выбраны два архитектора – А. В. Щусев и я. Я был сильно польщен выбором и, кроме того, очень обрадован получением такой интересной работы. Однако в эту осень мы собирались с женой на Кавказ, в Кисловодск, и я боялся потерять время, данное по конкурсу на составление проекта, потому что и персональные работы должны были быть сделаны по общей программе и представлены к общему сроку – 1 декабря. Я вспомнил о своих работах в Ницце, когда я разрабатывал проект Брянского вокзала, и решил, что наш отъезд в Кисловодск не только не помешает срочной работе, но, наоборот, я могу среди отдыха целиком отдаться интересным мыслям и не спеша сделать всю подготовительную эскизную работу. Я взял с собой небольшую чертежную доску, все чертежные принадлежности, дорогой в поезде детально проштудировал программу и генеральный план местности, на которой предполагалась постройка нового здания телеграфа по Тверской улице. В номере гостиницы Кисловодска и потом в нашей комнате пансиона я устроил себе стол с большой висячей лампой, за которым я работал с таким интересом и увлечением, что этот отпуск казался мне счастливейшим месяцем моей жизни. В Москву я приехал вооруженным до зубов эскизами, подсчетами и пояснительными записками, и мне оставалось лишь выразить все это начисто чертежами на ватманской бумаге. Времени оставалось настолько много, что кроме всех требуемых программой планов, разрезов и фасадов удалось с помощью моего племянника и сына жены выполнить перспективные рисунки фасадов и некоторых внутренних помещений.

В номере гостиницы Кисловодска и потом в нашей комнате пансиона я устроил себе стол с большой висячей лампой, за которым я работал с таким интересом и увлечением, что этот отпуск