- Не под протокол, - уточнил Василек.

И Бекшеев кивнул, соглашаясь.

- Свести людей. Передать записочку… другую… после образцы… товара.

Уж не того ли, который отыскался вчера? Вероятнее всего.

- Договориться о встрече… найти проводников. Надежных людей. Таких, которым как себе веришь.

- А такие есть? – хмыкнул Тихоня, ненадолго отвлекшись от созерцания зала.

- Случаются… временами. Люди – твари особые… хитрые, умные. Свирепые. Куда там зверю. Зверь, если подумать, подле любого человека беззащитен. Даже тот медведь вот…

Шапошников крякнул.

Долго ему этих медведей оклеветанных поминать будут.

- Или волк… хотя волк ближе. Тоже умные твари. И добрые. К своим. Волки, если что, стаями живут. И детенышей вместе ростят. И заботятся. Старшие о младших. А сильные о стариках. Даже тех, которые охотится более не способны. Да… а люди… ты его подберешь, вырастишь, научишь всему. А он потом тебе отблагодарит. Ножом в спину.

- Может, просто растишь как-то не так? – поинтересовался Тихоня.

А Егорка-Василек улыбнулся этак, кривовато. И от улыбки этой лицо его окончательно перекосило, выплыли, натянули кожу вживленные под нее нити. Пахнуло гнилью изо рта. И он, зная о том, что страшен, радовался тому.

- А иди ко мне. Покажешь, как надо, - предложил он в шутку.

И в шутку ли?

- Мне и тут неплохо.

- Я ведь чую… - дернулись ноздри. – Ты крови не боишься. Пролил её изрядно…

- Кто её не проливал. Война вон была.

- Не скажи, - улыбка стала шире, а Егорка – страшнее. – Господин князь вон не проливал, чтобы самолично, своими руками… он благородного происхождения. Ему мараться не с руки. Он вон сидел, бумажки перебирал… тоже нужно. Кому-то ведь и головой думать приходится. Только что голова, когда рук нету? Мы с тобой такие от… руки… которые работы не боятся. А работа ведь разною бывает. Иная такова, что… и главное, князь ныне при чинах и почитании. А ты-то?

- А я вот котлету ему. Вкусная, - Тихоня сунул кусок за щеку.

- Котлету… кинули, как прочим, огрызок. И почетом приправили, мол, бери и радуйся. А что дальше с тобой станется, кому интересно?

И на Бекшеева поглядывает. Пробует на прочность? Вряд ли и вправду пытается оскорбить. Слишком он умен, чтобы на пустом месте задираться.

- А ты, стало быть, обо мне, болезном, позаботишься? – говорил Тихоня с набитым ртом. – Приютишь, обогреешь… пенсию вон назначишь. И работать я буду легко, главное, гору золотую насыпать не забудь…

- Не пойдешь, значит?

- На кой оно мне? Дерьма и на войне хватило. И тут вот… а что кровь, так твоя правда, лил и немало. И дальше буду, если приведется. Только не по твоей указке.

- А по чьей?

- По своему разумению.

- Идейный, стало быть, - Егорка-Василек отодвинул тарелку. – Смотри, княже, идейные – народ опасный. Иные идеи хуже бешенства.

- Боюсь, настроение для дискуссий неподходящее, - Бекшеев и пюре попробовал. Отменное. Мягкое, без комочков и явно на сливках замешано.

Капуста квашеная, пусть и стоит с осени, но не утратила хрусткости.

Клюква в ней бусинами виднеется.

- Я тоже идейным был… за родину, за царя-батюшку… а потом выяснилось, что не особо-то я нужен родине. И царю тоже не сдался. Подлатали. На ноги поставили. И сказали, мол, ступай с миром. А куда? А куда глаза глядят. Я и пошел. Вернулся в земли родные. И что увидел? А полный хаос… полиции нет, точнее те трое жандармов сами хуже иных воров. Люди из дома выйти боятся. Да и в домах не безопасно…

- И взялся порядки наводить? – с насмешкой произнес Тихоня.

- Взялся, - Егорка-Василек глянул прямо и с вызовом. – После войны всякого народу было… и далеко не все идейные. Зато все, почитай, с оружием. И применяли они его, как пятка зачешется… могли просто выпивши начать палить по людям. Не говорю уже про грабежи, поджоги. Прочие… нет, я собрал, кого сумел. И придавил эту вот шушеру.

Чтобы занять её место.

- В городе, спроси, коль хочешь, тише стало… и полиция вон… имеется.

Это было произнесено с явною насмешкой. А ведь не уважает он Шапошникова. То ли за взятки, то ли за натуру.

- Скажи еще, что преступность искоренил.

- Да разве ж её искоренишь… нет, тут важно так вывести, чтобы людям большого урону не было. Я это к тому, что за городом я уже не первый год приглядываю. Блюду порядок установившийся. А ныне он рушится…

А сам Егорка сделать ничего-то не способен.

Нет, хватает у него в подчинении людей, из тех, кто давно уже на загривке тяжелую руку закона ощутил, да не испугался. Да только что с них, когда не ясно, кого хватать.

Кого пытать.

Кого вывозить в тихую лощину, чтобы там и оставить.

- Информация, - повторил Бекшеев. – Когда начали пропадать твои ходоки?

- Не мои. Сперва не мои… с год тому исчез Вихрастый, это Мотьки… Матильды Крышниной человечек. Дурноватый, но исполнительный. Решили, правда, что сбег он, с грузом-то. Придавили подружку его закадычную, но клялась да божилась, что не планировал. Да и мозгов у него немного было. Сбегчи ладно, но ведь так, чтобы не нашли? Это-то и подозрительно. После еще один человечек пропал бесследно. Мы ведь тоже, княже, не пальцем деланые. Пошли по следу с собачкою. Да собачка эта от страху обделалась…

Глава 23 Дробь

Глава 23 Дробь

«Премьера нового балета в Императорском театре имела грандиозный успех. Все, в том числе и Великая Княгиня, по достоинству оценили страсть, с которой г-жа Сымятникова…»

«Светская жизнь Петербурга»

- …а вот он осознавал, что умирает, - выпив кофею, некромант подобрел. А может, присутствие Софьи так сказывалось, правда, он все норовил встать так, чтобы заслонить и стол, и тех, кто на этом столе оказался.

У Селюгина был некрасиво разинутый рот и уголки век опустились.

- И очень этому удивился. Но да, его вновь же пытались обескровить, хотя и не до такой степени, как это вышло с первым номером.

А и вправду, удобнее