Нельзя сказать, чтобы это облегчало ей связь со мной. Большую часть войны она находилась от меня на расстояниях, крайне затруднявших, а временами и делавших просто невозможными не только личные встречи, но даже и обмен письмами.

Спустя несколько месяцев ей удалось устроиться в дивизионном лазарете, находившемся где-то неподалеку от меня, однако вскоре меня самого перевели на новое место. Несмотря ни на что, наши редкие встречи бывали для меня очень полезны. От нее я всегда мог узнать о хороших и плохих особенностях правил и практической реализации лечения раненых. Это давало мне возможность отдавать соответствующие распоряжения по поводу нарушения правил и прочих неисправностей, относившихся к вопросам санитарной и медицинской отчетности. Поскольку ее обязанности постоянно были связаны с передовыми позициями, где раненым должна оказываться первая помощь и где небрежность и безответственность могут нанести совершенно непоправимый ущерб, я, разумеется, с величайшим вниманием относился к данным вопросам и в подчиненных мне войсках. Это было тем легче, что за три года войны жена успела поработать по крайней мере в десяти различных медицинских учреждениях. За это время судьба приводила ее в подразделения, отличавшиеся беспорядками и скверной организацией, но также сталкивала ее с начальниками и врачами, которые всю душу вкладывали в работу по оказанию помощи раненым.

Например, в Августовских лесах, во время отступления 64-й дивизии 24-го корпуса, которое могло закончиться его полным окружением, она видела медиков, которые так заботились о себе, что забывали об обязанности оказывать помощь раненым – даже тем, у которых были самые тяжелые и опасные ранения. Напротив, в Галиции она наблюдала, как в самых трудных условиях врачам, жившим в землянках и полуразрушенных домах, удавалось выдерживать самые строгие требования стерильности и санитарии, как они оперировали самые тяжелые ранения, требовавшие немедленного хирургического вмешательства, и под сильным артиллерийским обстрелом поддерживали передовые перевязочные пункты на уровне, соответствующем всем требованиям современной хирургии. В то время, как и всегда, жена была единственной сестрой милосердия в перевязочном отделении дивизионного лазарета, которым руководил известный харьковский хирург Струнников[111].

Поскольку я получил приказ отправляться в Ставку, нам вновь приходилось расставаться на неопределенное время, так как она не желала бросать работу в дивизионном перевязочном отделении в корпусе Корнилова. Задержанная в пути скверными дорогами, она приехала в Луцк прямо перед самым моим отъездом, и в те несколько часов, проведенных мной в городе, я ее совсем не видел. Все мое время было занято распоряжениями относительно программы работы войск на приближающийся зимний период. В этой ситуации мне не оставалось ничего другого, как взять жену с собой в Могилев, тем более что вагон, в котором я туда ехал, немедленно возвращался в Луцк. Естественно, за время поездки мне удалось посвятить ей некоторое время. Покидая Луцк, я взял с собой своего адъютанта штабс-ротмистра Арнгольда, который неотлучно пребывал около меня с первых дней войны, и второго адъютанта штабс-ротмистра Арапова.

Я остановился на несколько часов в Бердичеве у генерала Брусилова, а примерно через двадцать четыре часа уже приехал в Киев. Ожидая там отправки поезда на Могилев, я выяснил, что рядом стоит на путях поезд великого князя Николая Николаевича, который только что прибыл из Ставки и той же ночью возвращается к себе в Тифлис. Я тотчас послал в его поезд своего адъютанта и выяснил, что великий князь отправился с визитом к вдовствующей императрице Марии Федоровне[112] и его возвращения ожидают ближе к вечеру.

Закончив свои дела в городе и вечером вернувшись к своему поезду, я узнал, что великий князь несколько раз присылал узнать, не вернулся ли я. До отхода наших поездов в противоположных направлениях оставалось еще полтора часа, и все это время я провел в оживленной беседе с великим князем.

До этого момента, хотя и встречался с ним в официальной обстановке, мне никогда не доводилось говорить с ним неформально. Я имел все основания предполагать, что не принадлежу к числу лиц, с которыми он желал бы иметь близкие отношения. Однако теперь я встретился с чрезвычайно благожелательным и открытым человеком, который полностью одобрял выбор меня в качестве преемника генерала Алексеева. От великого князя я узнал, что болезнь Алексеева весьма серьезна, главная опасность еще не миновала, а рецидив может оказаться смертельным. Из его слов я понял, что при таком печальном исходе мое временное назначение может стать постоянным. Должен признаться, что такой вариант скорее обеспокоил меня, чем обрадовал. Во время нашей беседы великий князь коснулся характера императора и сказал мне, что мнение толпы не дает верного представления о нем как о человеке. Великий князь посоветовал быть с царем совершенно откровенным во всех вопросах и не скрывать от него реального положения дел из желания уберечь его от беспокойства. На это я мог только ответить, что полученный совет вполне соответствует моему характеру и принципам. При расставании великий князь сердечно обнял меня и заверил, что он при всех обстоятельствах готов оказать мне, в пределах своей власти и возможностей, какую угодно помощь и содействие. Затем еще раз, как и в начале нашей беседы, упомянул, что мой покойный отец, генерал-фельдмаршал Гурко, был очень дружен с его собственным отцом. Скоро наши поезда увезли каждого из нас в своем направлении. Великого князя – к привычной ему работе по управлению войсками и землями Кавказа, меня же – к неизвестным и сложнейшим проблемам организации жизни и боевой работы 10 миллионов человек – людей, чьи объединенные усилия, несмотря на чрезвычайное разнообразие их деятельности, было совершенно необходимо направлять к достижению окончательной цели единой волей и едиными чаяньями.

Начался отвод частей Особой армии, однако по причине расширения фронта на месте осталось не менее девяти корпусов. Во время наступления моим главным помощником стал прибывший в середине сентября после бегства из австрийского плена генерал Корнилов, назначенный на должность командира 25-го армейского корпуса.

Глава 17 ПЕРВЫЕ ДНИ В СТАВКЕ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

Ближе к вечеру 23 ноября 1916 года я прибыл на железнодорожную станцию Могилев. В первую очередь я отправился к генералу Алексееву, но от его супруги, вызванной к нему по причине болезни, узнал, что он плохо себя чувствует; она просила меня не переутомлять генерала. В результате мое посещение продлилось не более трех минут.

Позднее по телефону из губернаторского дома мне сообщили, что царь примет меня перед обедом. В указанный час я вошел в приемную, где