Шрифт:
Закладка:
— Мы им покажем! — сказал я бодро, шлепнув ее по выпуклостям кормы. — Верно, а, старушка?
Если она меня поняла, то ничем этого не выдала. Мне оставалось лишь надеяться, что до нее все-таки дошло.
Мы держали ее на слипе, пока готовили для плавания чуть длиннее тысячи четырехсот морских миль. Я нанял Дольфа Мултона, надежного кораблестроителя, чтобы он помог мне привести ее в форму, и мы вдвоем при содействии чуть ли не всех мужчин Мессерса трудились над ней, починяя ее, как никто еще никогда не трудился ни над одной другой шхуной.
Мы ни в чем не полагались на случай. Мы проконопатили заново все ее швы. Отодрали и заменили все доски, внушавшие хоть какое-то подозрение. Затем покрыли весь корпус эпоксидной смолой космической эры, наложили на нее парусину, наложили еще слой эпоксидки и обшили его новехонькими однодюймовыми сосновыми досками. Проконопатили эту новую обшивку и ниже ватерлинии покрасили в три слоя суриком, а выше — черной краской в четыре слоя. Когда мы кончили, корпус обрел толщину в три дюйма и стал таким крепким, что, наверное, шхунка могла бы сорваться с подъемного крана, не повредив ни единого шпангоута.
Ну никак она не могла дать течь. Тем не менее я перестраховался.
Как-то в субботу я нанял десятка два мальчишек, снабдил их ведрами и поручил наполнить ее морской водой прямо на слипе. На это у них ушел весь день. Вечером мы с Дольфом, и дядюшка Джош, и дядюшка Арт, и еще десяток добровольных помощников расположились под ее корпусом, высматривая, не закапает ли где-нибудь. Нигде не упало ни одной капельки.
Наше общее удовлетворение прекрасно выразил Дольф:
— Рюмочку-другую, может, и пропустила бы, а чтоб воду — да никогда!
Да, вроде бы, но меня столько раз водили за нос, что я выписал и мы установили два новехоньких насоса. К чему рисковать? Один был наисовременнейший центробежный — сказочной мощности, с приводом к двигателю. Даже если каким-то дьявольским способом она умудрилась бы дать течь, я без труда положу конец ее стремлению к самоубийству.
Мы спустили ее на воду во время вечернего прилива. Она все проделала изящно и, покачиваясь, направилась к своему причалу, где расположилась со всеми удобствами, очаровательная, словно черножопка (местное название одной из чаек). Когда в десять часов я отправился ее проверить, воды в ее трюме набралось бы не больше ведра. В эту ночь я сладко уснул, зная, что «Счастливое Дерзание» больше тонуть не будет.
Рано утром я был разбужен. Хорошенькая дочка Дормана Кольера старательно откашливалась у нас на кухне. Я сонно натянул брюки и вышел к ней узнать, что ей понадобилось ни свет ни заря.
— Ах, мистер Моуэт, — сказала она дрожащим голосом, словно удерживая слезы. — Папа говорит, чтобы вы быстрей пришли. «Дерзание» идет ко дну.
Из кухонного окна я увидел мою шхунку, увидел ее мачты, выкрашенную красной краской каюту — и примерно шесть дюймов ее корпуса. Ее окружали плоскодонки, а палуба кишела мужчинами и мальчиками с ведрами, отплясывающими безумное фанданго. Выплескиваемая из ведер вода образовывала подобие серебристой вуали над ее бортами.
К полудню мы откачали ее до подножия двигателя, который высушили и заново заправили маслом. Это был хороший английский дизель и завелся безропотно, так что заработал центробежный насос, выбрасывая в бухту мощную струю. «Счастливое Дерзание» вновь осталась в дурочках — но не долго. Теперь стало более чем ясно, каким был ее ответ на мое оптимистическое предположение, что она захочет посетить «Экспо-67».
Мы снова втащили ее на слип и осмотрели с такой тщательностью, что, по-моему, не пропустили ни одной шляпки гвоздя. И не нашли ни единого намека, откуда могла взяться вода. Дольф в полной растерянности предложил снова спустить ее на воду, установить круглосуточное дежурство и выждать, пока она не возьмет свое. При этих словах у меня в мозгу вспыхнуло воспоминание: Енос Коффин стоит у конца помоста в Грязной Яме и говорит: «Суда Южного берега все маленько текут, как их на воду спустят. А поплавают денек-другой, так и берут свое…»
Мы спустили ее на воду, и за период в десять дней она взяла свое — практически всю воду бухты Мессерс, а мы выкачивали и выкачивали. К концу двух недель мы ее поизмотали: течи слабели, и к концу месяца, потребовавшегося на подготовку плавания, она брала лишь свои нормальные пятьдесят галлонов в сутки.
Отношение к намеченному нами плаванию сильно варьировалось. Ньюфаундлендские власть предержащие (и на столичном, и на провинциальном уровне), для которых я был вроде занозы под ногтем, слали мне подбодряющие телеграммы вот в таком роде:
«ВОСТОРГЕ УЗНАВ ВАШИ ПЛАНЫ, МОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ГОТОВО ОКАЗАТЬ ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ УСКОРЕНИЯ ВАШЕГО ОТЪЕЗДА. ЕДИНСТВЕННЫЙ ЖИВОЙ ОТЕЦ».
Подпись игриво намекала на то, что из-за позднего присоединения Ньюфаундленда к Канаде губернатор Джои Смолвуд, бесспорно, был единственным живым отцом Конфедерации. Остальные, включая моего собственного двоюродного прапрадеда Оливера Моуэта, мирно покоились в могилах вот уже семьдесят лет и более.
С другой стороны, моих истинных друзей мои намерения привели в ужас. Джек Макклелланд, который давно уже пришел к выводу, что «Счастливое Дерзание» попросту гроб плавучий, послал мне такую телеграмму (хотя я узнал об этом лишь несколько месяцев спустя):
«НЕ БУДЬ ОСЛОМ, ДУРАК ТЫ ЧЕРТОВ»,
а я получил такую:
«НЕ БУДЬ АСПИДОМ, СУРОК ТЫ ЧЕРНЫЙ».
Телеграмма эта дала мне много пищи для размышлений, но все мои попытки понять, почему Джека так волнует, что из сурка неведомого зоологии вида я могу стать ядовитой египетской змеей, оставались тщетными.
Когда Джек понял, что отговорить меня ему не удастся, он решился на героический поступок. Следующий же теплоход доставил мне от него контейнер, содержавший:
4 надувных спасательных жилета, снабженных пакетами порошка для отпугивания акул;
1 коротковолновый герметизированный радиопередатчик без ламп;
1 ящик сигнальных ракет;
1 надувную резиновую спасательную лодку, согласно гарантии Английской торговой палаты поднимающую двадцать пять человек.
Этот контейнер сопровождался письмом, в котором Джек