Шрифт:
Закладка:
В Пропихнули Клэр на опыте узнала, что значит вести хозяйство на маленькой шхуне в неблагоприятной обстановке. Палубы «Ишь ты!» по водопроницаемости почти не уступали ее корпусу, а потому каюта была вскоре насыщена сыростью, которая продолжала властвовать в ней следующие семь дней почти непрерывного дождя и туманов. Поразительное разнообразие плесени и других грибков заполонило каюту. Выражения, к которым вполголоса прибегала Клэр, соскабливая дюйм зеленой поросли с бекона, хлеба или масла, указывали, что образование, полученное ею в частной школе, было куда более широким, чем я мог предположить.
В тот день, когда она обнаружила густой слой желеобразной плесени в своих туфлях после того, как сунула в них босые ступни, все предыдущие рекорды были побиты. Я лежал на своей мокрой койке и фыркал, пока она не накинулась на меня.
— Давай-давай! — огрызнулась она. — Хохочи во весь свой дурацкий рот, а когда кончишь, посмотрись в зеркало.
Заинтригованный, я стер с зеркала мутные капли и поглядел в него. Увы! Моя рыжеватая борода обрела явно зеленый оттенок.
Испугавшись, что плесень окончательно нас съест, мы бежали из Пропихнули в свободные от туманов и штормов внутренние фиорды Д’Эспуар в поисках тепла и солнечных лучей. И то и другое мы обрели, а проникая все глубже и глубже в таинственные уголки залива, мы настолько влюбились в его бесчисленные проливчики, укрытые бухточки, узкие фиорды между обрывами и в величавые пейзажи, что до конца августа и не думали продолжать наше плавание на запад.
Залив называется Д’Эспуар — заливом Надежды — только на современных картах, но для тех, кто живет в его окрестностях, это залив Отчаяния. Однако название, которое ему дали четыреста лет назад поселившиеся там французские рыбаки, было залив Д’Эспри — залив Духов. Вот оно-то и самое верное, ибо это обиталище духов былого — воспоминаний о прошлом, когда чуть ли не в каждой из его бесчисленных бухточек жило по нескольку семей, потомков французов, жителей острова Джерси, англичан или индейцев племени микмак. И еще там бродят неприкаянные тени беотуков — индейцев, вырезанных до последних мужчины, женщины и ребенка английскими поселенцами.
А когда мы бороздили его темные воды, огромный залив уже почти совсем обезлюдел. Остров Пасс-Май-Кэн, гавань Галле, Грейт-Джерве, Роти-Бей, Барасвей-де-Серф, Локер, Снукс-Коув, Джек-Дэмп-Коув, Лампидос-Пэссидж — все, все опустели. Предзнаменование политически предопределенного будущего, в котором подавляющее большинство еще оставшихся жителей Ньюфаундленда сосредоточится в нескольких десятках «промышленных» городов, расположенных в основном во внутренних областях острова и повторяющих модели современной урбанизации!
Только в глубине залива, в сорока милях от открытого моря, когда-то их кормившего, еще оставались люди. Да, там это был истинный залив Отчаяния. Там в унылых городках Миллтаун, Сент-Олбенс, Морристаун проживали потомки мореходов, десятки лет назад заманенных в эти грустные места вербовщиками рабочей силы для международной компании по производству бумаги, которой требовались дешевые рабочие руки в лесах. Когда источники хорошей древесины иссякли, компания свернула производство, ни на секунду не задумавшись о людях, которых она оторвала от привычного существования, а затем бросила на произвол судьбы. Старая история, повторявшаяся столько раз! Повторяющаяся и сейчас. История о том, как лишенные совести хищники обводят вокруг пальца простодушных людей и превращают в пустыню их край.
На исходе сентября, когда мы все-таки заставили себя предпринять новую попытку отправиться на запад, в Кейп-Бретон, «Ишь ты!» наотрез отказалась сотрудничать с нами.
С тех самых пор, когда она обогнула мыс Рейс в самом первом своем плавании, она постоянно демонстрировала упорное нежелание плыть на запад. Мне кажется, она, едва я стал ее владельцем, догадалась, что моим конечным намерением было разлучить ее с родимыми берегами, и она решила, что этому не бывать. Единственное объяснение! Как можно иначе истолковать ее поведение, стоило нам повернуть ее бушприт на запад или хотя бы собраться сделать такую пакость.
В тот день, когда мы вознамерились выйти из залива, «Ишь ты!» отказалась включить скорость (новый двигатель был снабжен трехступенчатой коробкой передач). Мы разобрали коробку — титанический труд! — и не нашли ничего. А когда собрали заново, скорость включилась, однако «Ишь ты!» тем временем ослабила килевые крепления и дала такую течь, что мы были вынуждены вытащить ее на берег в Миллтауне.
И оставить ее там зимовать.
На следующее лето мы предприняли еще одну попытку заставить ее плыть на запад. Вопреки ее отчаянному сопротивлению мы благодаря исключительному своему упорству заставили ее проплыть на запад до архипелага Берджо на полпути вдоль южного берега и милях в восьмидесяти от залива Д’Эспуар. Эта борьба истощила меня и телесно и духовно, так что, когда она на траверзе Берджо буквально разошлась по швам и снова начала тонуть, я в угрюмом бешенстве направил ее к ближайшей суше.
В Берджо не имелось приспособлений, чтобы вытащить ее на берег, а потому мы без толку возились целые дни, стараясь устранить течи изнутри и не продвигаясь в этом занятии ни на йоту. Как-то утром мы проснулись и поняли, что сезон навигации подошел к концу и что в этом году нам не удастся увести «Ишь ты!» от берегов Берджо хотя бы на дюйм.
Бывало, меня обвиняли в ослином упрямстве, но совершенно незаслуженно. Если на то пошло, так я уравновешенный, спокойный и разумный человек. Вот почему я сказал Клэр:
— Чтобы чертова шхуна взяла надо мной верх? Да никогда! Если она останется тут на зиму, так и мы останемся. Глаз с нее не спустим. А когда наступит весна, я доведу ее до такого совершенства, что ей придется оставить свои чертовы штучки. Во всяком случае, пока мы не доберемся до Новой Шотландии.
— А почему бы и нет? — сказала Клэр. Она ведь из тех женщин, кому все нипочем.
Я занялся устройством шхуны на зиму, а Клэр отправилась на поиски дома для нас и нашла его в Мессерс-Коуве, расположенном на западном краю Берджо.
Дом, который она нашла, был маленьким, уютным
