Когда я просыпаюсь, его сторона кровати пуста. Сперва я ищу его рукой с закрытыми глазами, пытаясь не замечать комок разочарования, который оседает у меня внутри, когда нащупываю холодные простыни и ямку в подушке, но не нахожу Доминика.

Прошлая ночь, вероятно, была для меня самой неистовой за очень долгое время – а может быть, и вообще, – и я уже давно не спала так крепко. И все же… стоило мне проснуться одной, как все это кажется теперь чем-то далеким. Произошедшим во сне.

Но я не могу перестать думать о том, что он говорил об интимности и близости, и о возможности того, что это для него что-то значило – пускай даже и я сама не могу полностью осознать, что это для меня значит. Я слышу отчетливые звуки готовящегося завтрака на кухне, а затем и легкое фырканье Стива. Я набрасываю худи и иду к ним.

Доминик стоит у плиты, полностью одетый и только что из душа, и переносит сковороду с плиты в раковину. Не знаю, забыл ли он бритву или намеренно оставил ее дома, но, увидев щетину, я вновь хочу пробежаться руками по его лицу. Только вот я уже очень давно не общалась с парнем за завтраком после совместной ночи – и тем более никогда не делала этого со своим коллегой.

Я подхожу к столу на нетвердых ногах.

– Доброе утро, – щебечет Доминик как-то уж слишком весело. – Панкейки?

А вот и они: горка черничных панкейков, полный кофейник и две тарелки.

– Ты сделал панкейки? – Я наклоняюсь, чтобы почесать Стива за ушами.

– Встал пару часов назад, – признается он. – Сбегал в магазин, чтобы прикупить еды. И выгулял Стива. Надеюсь, ты не против. Я хотел, чтобы мы выехали как можно раньше. – Говоря это, он бросает демонстративный взгляд на мою пижаму.

Моя рука зависает на полпути к бутылке с сиропом. Он приготовил панкейки – а это, по сути, галочка в колонке «Нужно как-нибудь повторить». Но вместе с этим он хочет вернуться в Сиэтл как можно скорее. Не уверена, что эти два факта как-то согласуются между собой.

– А, да… конечно. Спасибо. Я приму душ и соберу вещи, когда поем.

Он улыбается, но немного натянуто – от этой улыбки сладкий завтрак превращается у меня во рту в мел. Неужели это… сожаление?

То, что он говорил мне прошлой ночью, никак не стыкуется с этой улыбкой. Ты и понятия не имеешь, насколько сейчас сексуальная. Хочу, чтобы мы кончили одновременно. Клубок из вздохов, частей тела и желания.

Внезапно у меня пропадает аппетит, но я заставляю себя проглотить столько, сколько могу.

* * *

По дороге домой мы говорим о чем угодно, кроме того, что произошло: о подкастах, наших семьях, погоде. Я бы легко могла поднять эту тему («Неплохо так оргазнули вчера, да?»), но если я это сделаю, а он скажет мне, что это лишь новая ступень эксперимента, вызванного нашим затруднительным положением, то не уверена, переживу ли это. Уж точно не в одной машине с ним. И не в тот момент, когда мы наконец-то стали друзьями. Я предпочитаю неизвестность, поэтому соглашаюсь молчать.

Ко времени, когда мы останавливаемся у его дома, у меня два с половиной заусенца и неистовая головная боль от стресса. Улица знакома лишь отчасти – я словно была тут во сне, – но я тут же замечаю квартиру Доминика, спрятанную между колоннами одинаковых зданий.

Он расстегивает ремень безопасности, но не пытается выйти.

– Эй, – говорит он, и я поворачиваюсь к нему лицом. Сердце колотится о ремень. – Увидимся завтра утром?

Я изо всех сил стараюсь звучать бодро.

– Ага. Спозаранку.

И тут он быстро наклоняется, проскальзывает рукой в мои волосы и ловит своими губами мои. Сначала поцелуй невинен, но затем я приоткрываю губы, чтобы ощутить его вкус у себя во рту. Он не отстает от меня, так что когда он резко отодвигается, я хватаю ртом воздух.

Он криво улыбается, а затем исчезает – но поцелуй дарит мне надежду на то, что мы еще не закончили то, что начали на острове.

* * *

– Что-то произошло, – говорит Амина, и как же хорошо, что я не пошла работать на телевидение, потому что мое лицо совершенно не создано для секретов. Либо дергается рот, либо раздуваются ноздри, либо начинают бегать глаза.

Мы с Домиником вернулись в Сиэтл довольно рано, поэтому, когда Амина написала мне с предложением вместе сходить на распродажу, я воспользовалась шансом встретиться с ней. А когда она спросила, как все прошло, то не смогла сохранить лицо.

– Что-то точно произошло, – соглашается Ти Джей, показывая ей наволочку с вышитым на ней клоуном.

– Ни за что, – говорит Амина, и он медленно кладет ее обратно.

Я прогуливаюсь до конца ряда с посудой. Разумеется, она напоминает мне об антикварных лавках, в которых мы побывали, и мне вдруг интересно, нет ли здесь чего-нибудь из чугуна.

– Ладно-ладно, кое-что произошло, и у меня, кажется, кризисное положение, – говорю я и стараюсь пересказать все как можно подробнее. Я вспоминаю не только моменты без одежды, но и наш разговор в пятницу вечером, прогулку по горам и то, как он успокаивал мою собаку. Спустя пять лет я привыкла рассказывать Амине о своих отношениях при Ти Джее – а это, само собой, означает, что Ти Джей тоже в курсе, что мы с Домиником лжем.

– Парни с животными – очень в твоем стиле, – размышляет Амина. – Помнишь того Родриго с котятами?

Ах да: аналитик данных по имени Родриго, чья кошка разродилась шестью маленькими пушистиками. Спустя какое-то время пришлось признаться себе, что тискать котят мне было интереснее, чем проводить время с ним.

– Они были такие маленькие, что даже глаз не могли открыть, Амина! Они даже не могли открыть глаз.

Она фыркает, останавливаясь, чтобы покопаться в коробке с обувью. На этой неделе прояснится ситуация с работой в Вирджинии, и по тому, как она пропускает сандалии с Т-образным ремешком, я понимаю, что она на нервах.

– Но вот какая проблема, – говорю я. – Я очень хочу, чтобы все повторилось.

– А есть причины, по которым может не повториться? Или не должно повториться? – спрашивает Ти Джей.

Амина показывает на него.

– А он сечет.

– Причина в том, что передача целиком держится на том, что мы не встречаемся. А кроме того, возможно, он нравится мне лишь потому, что не должен мне нравиться. Может, отсюда и весь азарт.