Гравархольт на Вестюрландсвегюр, кроме них никого не было. Конрауд еще помнил те времена, когда криминалисты работали на улице Боргартун, а всю обстановку их кабинета составлял один-единственный письменный стол. Но наступил новый век, и теперь подразделение могло похвастаться суперсовременным интерьером, оборудованным по последнему слову техники. Было около двенадцати дня, и остальные сотрудники вышли на обед. Пожарным удалось локализовать очаг возгорания и потушить пожар в доме Лейвюра Дидрикссона, прежде чем он перекинулся бы на соседние постройки. Лейвюр, по-прежнему без сознания, с тяжелейшими ожогами и отравлением угарным газом, находился в больнице. Проведи Конрауд в пробке хоть на пару минут дольше, и жизнь бывшего учителя было бы уже не спасти.

Приятеля из криминалистического подразделения звали Оуливер, у него были темные волосы и карие глаза, которые он унаследовал от своего деда-испанца. Тот перебрался в Исландию, после того как на его родине вспыхнула гражданская война и к власти пришел генералиссимус Франко. Помимо смуглой кожи, о происхождении Оуливера свидетельствовал и его типичный для средиземноморских народов веселый нрав, который, однако, периодически уступал чисто исландской меланхоличности, особенно зимой, когда световой день становился короче. С годами Оуливер все чаще ездил в гости к своим родственникам в Испанию, чтобы понежиться на теплом солнышке, пока мрачная Исландия находилась во власти морозов.

Конрауд протянул ему полиэтиленовый пакет. В нем лежала кукла, которую он обнаружил в охваченном огнем доме Лейвюра. Он не сомневался, что именно ее он и искал – это была кукла Нанны. Проводить с ней какие-либо манипуляции самостоятельно Конрауд не решился из опасений повредить ее и уничтожить какие-нибудь важные улики. Поэтому он и обратился за помощью к своему приятелю-криминалисту.

Оуливер натянул перчатки из латекса, достал куклу из пакета, аккуратно положил ее на лабораторный стол и навел на нее свет мощной лампы.

– И что же тебя интересует в этой кукле? – спросил он.

– У нее вроде как откручивается голова, – проговорил Конрауд.

– Попробуем, – кивнул Оуливер и плавным движением попытался отвинтить у куклы голову, но она не поддалась. – У нее внутри что-то есть? – спросил он, приблизив куклу к лампе, будто хотел просветить ее насквозь.

– Не знаю, – ответил Конрауд.

Оуливер снова сосредоточился на голове куклы: он попытался покрутить ее в противоположную сторону, подергать за нее и отклонить вбок, но ничего не происходило.

– Аккуратнее, пожалуйста, – забеспокоился Конрауд. – Сломать ее я и сам бы смог.

– А она крепкий орешек, – ухмыльнулся Оуливер и, поддев кукольный подбородок большим пальцем, слегка надавил на него, словно открывал бутылку шампанского. С легким хлопком голова куклы отделилась от туловища и, упав на пол, закатилась под стул.

– Ну наконец-то! – воскликнул Конрауд, поднимая ее с пола и кладя на стол.

Оуливер поместил обезглавленное туловище куклы под увеличительное стекло, закрепленное на лампе, и медленно вращая его в руке, заглянул внутрь.

– Гляди-ка, там и правда что-то есть.

– Что ты видишь?

– Вижу, что мне понадобятся щипцы, и при этом длинные.

Оуливер выдвинул ящик стоявшего рядом стола, порылся в нем в поисках нужного инструмента, а потом снова стал рассматривать куклу под увеличительным стеклом.

– Ну? Видно, что там? – нетерпеливо спросил Конрауд.

– Вроде как листок бумаги. У этой куклы внутренняя часть живота из резины, так вот одним краем бумага к ней прилипла.

– Ради бога, не порви этот листок.

Оуливер отвлекся от своего занятия и косо взглянул на Конрауда. Тот поднял вверх руки, давая понять, что больше не будет раздражать профессионала своими неуместными замечаниями. Криминалист продолжил щипцами отсоединять от кукольного живота прилипший к нему листок. Через несколько мгновений послышался едва уловимый шелест отрываемой бумаги, и через горло куклы Оуливер извлек на свет предмет, который хранился внутри игрушки много лет. С первого взгляда было понятно, что это промасленная бумага.

– Боюсь, что развернуть этот листок будет непросто…

– Это рисунок? – перебил его Конрауд.

– … без того, чтобы его не повредить, – закончил Оуливер. – Да, возможно, это рисунок, судя по черточкам, которые проглядывают через бумагу, – добавил он, поднося листок к лампе, чтобы рассмотреть его на свет. – Однако, что там нарисовано, сложно сказать.

Оуливер положил листок на стол и принялся с превеликой осторожностью расклеивать его сгибы. Он потратил на эту процедуру довольно много времени, пока ему наконец не удалось отделить один край листка от другого и разгладить бумагу.

Перед ними предстала причудливая палитра, на которой соседствовали бледно-голубой и желтый цвета, а на их фоне карандашом были проведены абстрактные линии. Даже глядя на композицию в целом, понять, что она изображает, было затруднительно.

– И это все? – проговорил Конрауд, рассматривая листок.

– А ты ожидал чего-то большего?

Конрауд заглянул в нутро куклы в надежде обнаружить там что-нибудь еще, но ничего не увидел. Не в силах скрыть разочарования, он ударил куклой по столу, потряс ей в воздухе и снова заглянул в нее, будто там волшебным образом мог появиться еще какой-нибудь сюрприз. Кукла оправдывать его ожидания явно не стремилась.

– Я тебе еще чем-то могу помочь? – поинтересовался Оуливер. Было очевидно, что такая эмоциональная реакция Конрауда его забавляет.

– Да нет, спасибо, – покачал головой тот. – И прости, что отнял у тебя время.

Он взял кукольную голову и собрался присоединить ее обратно к туловищу, когда его взгляд зацепился за нечто внутри нее. Пару мгновений Конрауд пытался понять, что привлекло его внимание, а потом протянул голову Оуливеру:

– А это что такое?

Оуливер поднес ее под увеличительное стекло и несколько секунд рассматривал ее содержимое. Потом он вооружился щипцами и с определенными сложностями выудил из кукольной головы очередной листок, который ему также пришлось очень аккуратно отлепить от резины. В данном случае бумага тоже была промасленная, хотя сохранилась она лучше той, которую они обнаружили в туловище игрушки. Листок был сложен вчетверо, подобно предыдущему, но расправить его стоило гораздо меньших трудов. На этот раз никакой абстракции они не увидели. Перед ними был выполненный в цвете портрет девочки. Склонившись над столом, Конрауд и Оуливер с интересом рассматривали изображение. Не было сомнений, что автор рисунка обладал художественными способностями – несмотря на то, что краски поблекли, черты лица девочки были вполне различимы: Конрауду показалось, что она плачет. На ней было красное платьице и туфельки с пряжками. За спиной девочки угадывались очертания некой постройки – Конрауд предположил, что это ниссеновский барак.

– Так ты это искал? – спросил Оуливер.

– Возможно, – едва слышно произнес Конрауд, не отрывая взгляда от нарисованной девочки.

– Это и есть хозяйка куклы? – задал очередной вопрос Оуливер.

– Мне рассказывали, что она прекрасно рисовала.

– Значит, это автопортрет?

– Скорее всего.

– А