Шрифт:
Закладка:
Уй Мите шум, уй Мите!
Пой Мите жепой Мите,
Что больше НЕТУ СИЛ!
Ветки на дереве
З. М. Сергееву никак нельзя назвать ученицей Заходера. Она оказалась полностью сформировавшимся автором во всем: начиная от ее талантливых рассказов, кончая завораживающими письмами с их высоким косноязычием. Читая их, не перестаешь удивляться сочетанию тонкого, эмоционального восприятия жизни с представлениями, почерпнутыми из газетных передовиц, собраний и партийных поручений, выполняемых ею неукоснительно. Она подобна поделочному камню, который от шлифовки и огранки только теряет свою самобытность. Зинаида Михайловна и сама, словно понимая это, не слушала ни советов, ни просьб.
Знаю, что Заходер вел литературные курсы при Союзе писателей, но это было до того, как мы познакомились, поэтому не могу рассказать об его учениках того периода, хотя некоторые из них впоследствии бывали в нашем доме.
Расскажу только о тех из них, с кем непосредственно общалась.
Году в 73–74-м появилась у нас в доме молодая поэтесса. Поначалу Борису Владимировичу нравились мысли в ее стихах, отдельные удачные строки, и он начал с удовольствием работать с ней, надеясь довести их до состояния, когда сможет рекомендовать к печати. Однако очень скоро почувствовал примерно то же сопротивление, что и в случае с Сергеевой. Отличие было в другом — она была грамотна, уверена в себе и спорила, объясняя и отстаивая свою точку зрения. У меня создалось ощущение, что она нуждается не столько в литературной помощи, сколько в помощи пробиться в печать.
Заходер потерял к ней интерес, почувствовав, что зря тратит время, хотя их общение продолжалось несколько лет. В дальнейшем она пошла своей дорогой, достигла некоторой известности, но он никогда не мог читать ее произведения, ему было скучно и неинтересно.
Запомнился Виктор Хмельницкий из Харькова, очень способный самобытный автор. Он писал поэтические сказки в прозе. В предисловии Бориса Заходера к книге Хмельницкого «Соловей и бабочка» есть такие строки:
В этих сказках как будто ничего не происходит. Нет там ни колдунов, ни чародеев, ни волшебных предметов. Но хорошо знакомые нам, привычные вещи — листик на дереве, солнечный луч, облако, камешек у моря — в этих сказках озаряются каким-то волшебным светом и становятся близкими и понятными, как будто они живые и родные нам.
Прочитайте сказку Виктора Хмельницкого:
Ветки с налившимися, румяными яблоками свисали к самой земле. Они, наверно, боялись, что яблоки, упав, разобьются…
— Я поймаю яблоки, — успокаивала ветки трава. И показывала, какие у нее длинные и гибкие пальцы.
— Я подхвачу яблоки, — шептал веткам ветер, кружа оторвавшийся лист.
Но, конечно, по-настоящему жизнь веткам облегчали только мальчишки.
В посвящении Виктор написал:
Борису Владимировичу Заходеру от соавтора этой книжки с признательностью!
Вы знаете, я рос без отца — Вы сделали для меня больше, чем отец.
Витя Хмельницкий. 13 декабря 1984 года.
Были ученики, литературную судьбу которых я знаю недостаточно, поэтому, чтобы не ошибиться, лучше промолчу (например — Виктор Лунин).
Конечно, упомяну Григория Остера, Андрея Усачева. Их появление в литературе вызвало у Бориса Владимировича положительную реакцию. Гриша Остер сказал мне, что стихи Заходера оказали на него определенное влияние и он сожалеет, что не смог оказаться непосредственно его учеником.
Андрей Усачев периодически появлялся в нашем доме и появляется до сих пор, несмотря на то, что самого хозяина в нем уже нет. Как раньше, так и теперь, Андрей предлагает свои услуги, чтобы помочь мне в саду. Не избалованная такими предложениями, я не отказывалась, а просила помочь выкосить траву или отпилить сухие ветки у старой-престарой антоновки. Осенью 2002 года он снова навестил меня и провел в нашем доме почти весь день. Привез послушать балладу «Селезень», посвященную Борису Заходеру. Мне она понравилась. Почитал то, что я пишу. Дал несколько советов, которые я приняла с пониманием. Потом спилил старую вишню. Подрезал яблоню, убрал ветки. Вместе поужинали, выпили чаю с тортом.
Талантливые авторы, как Рената Муха, Вадим Левин — оба харьковчане, — в большей степени, чем другие, прошли через мою жизнь: я сумела с ними подружиться. Знаю, что к ним Борис Заходер относился очень серьезно, не учительствуя, а общаясь на равных, помогая, в меру своих возможностей, занять достойное место в литературе. Радовался каждому их визиту. Беседуя, они обогащали друг друга.
Рената Муха и Вадим Левин сохранили верность старшему другу до последних его дней, а теперь делят ее со мной.
Выдержка из статьи Вадима Левина «Незнакомый Заходер», напечатанной в журнале «Педология» за март 2001 года:
Мне кажется, что те, которым выпало побывать его собеседниками, — сами стали в значительной степени его произведениями. Потому что он — замечательный учитель. Он не пытается формировать нас, своих учеников, по своему образу и подобию или на свой вкус. Он открывал перед нами веер возможностей. Он открывал нам наши внутренние возможности. И мне бы очень хотелось, чтобы этому учились у него мои коллеги по педагогическому цеху.
Надпись на книге «Глупая лошадь» (вероятно, первой книге Вадима Левина), напечатанной в 1969 году: Дорогому Борису Владимировичу, который вывел эту Лошадь в люди. С любовью. Вадим. 31 марта 1970 г. Болшево.
Вспомните одноименное стихотворение из этой книги:
Лошадь купила четыре галоши —
Пару хороших и пару поплоше.
Если денек выдается погожий,
Лошадь гуляет в галошах хороших.
Стоит просыпаться первой пороше —
Лошадь выходит в галошах поплоше.
Если же лужи по улице сплошь,
Лошадь гуляет совсем без галош.
Что же ты, лошадь, жалеешь галоши?
Разве здоровье тебе не дороже?
Часто Рената Муха и Вадим Левин навещали нас вместе. Так было и в 1997 году. Все читали по очереди свои стихи. После стихотворения Ренаты
Сегодня до вечера Солнце светило,
На большее, видно, его не хватило,
— Борис Владимирович воскликнул:
— Ну, Рената, давно я такого не слышал! Под некоторыми из них я бы сам с удовольствием подписался.
— Ну и подпишитесь, пожалуйста, — сказала Рената.
— Спасибо, я как-нибудь без вас обойдусь.
Однако на листке со стихотворением написал: Это просто прелесть.
— Нате, вам это будет вместо рекомендации.
Эдуард Успенский
Как я оттягивала, не решаясь писать об ученичестве и учениках, боясь ошибиться в оценках или пропустить