Все было подстроено! И если Герман Алексеевич, посторонний для меня человек, преследовал свои грязные цели, то Леша… Предал меня и трусливо сбежал!

Как же «и в радости, и в печали»? Наши свадебные клятвы потеряли свою ценность, как только закончились деньги моего отца? Как только я… стала бесполезной?

Ловлю себя на мысли, что мне больше не больно. Я вообще перестала что-либо чувствовать. Словно нет меня вовсе. Не существует.

Эти дни я жила лишь редкими сообщениями от Димы и постоянно думала о Маше. Практически не спала, ревела ночами, ругая себя. Не могла есть, потому что все чаще болел желудок, видимо, от нервов.

Мама наблюдала за мной с беспокойством, пыталась поговорить, но я была не готова показать ей истинное лицо Леши.

До сегодняшнего дня.

С меня хватит! Я не собираюсь прикрывать человека, который уничтожил меня своим предательством. Штамп в паспорте отныне кажется мне проклятием. Порчей, которую срочно необходимо вывести.

Ничего не связывает меня с Лешей. Пора закрепить наш разрыв официально.

Но прежде… Мне предстоит самое сложное — объяснить все маме. Открыть ей глаза на «горячо любимого зятя».

Собираясь с духом, окидываю взглядом свою комнату, выполненную в приятных персиковых тонах. Вычурная мебель, огромное зеркало на стене, у которого я когда-то могла крутиться часами в поисках нужного наряда, изящное трюмо — все здесь осталось нетронутым даже после того, как я вышла замуж и переехала. Родители будто берегли мою спальню. На всякий случай. И он настал.

Спускаюсь в гостиную, нахожу маму на кухне. Она жарит блинчики на завтрак — наше традиционное лакомство. Помню, как мы собирались за круглым столом всей семьей. Родители обсуждали свежие новости или планы на день, смеялись, а порой спорили о чем-то. Но все это было так душевно, тепло, по-домашнему… Пока не появился Леша. Забрал меня из рая, оторвал от родных людей, но взамен так и не подарил настоящую семью, о которой я так мечтала.

От воспоминаний глаза застилает пеленой слез. Мне жаль, что я потратила почти пять лет своей жизни на человека, который так и остался для меня чужим. Грустно, что потеряла отца и в последние годы не находилась с ним рядом. Отдалилась, целиком посвятив себя мужу. Терпела, привыкала, подстраивалась под его желания. Пыталась создать отношения, хоть отдаленно напоминающие те, что были у моих родителей. При этом не считалась со собственными чувствами. Глупое самопожертвование не было оценено Лешей.

Глотаю слезы и невольно вдыхаю запах блинов. Вместо того, чтобы насладиться им, неожиданно закашливаюсь, а живот сводит спазмом.

Мама сразу реагирует на звук, оборачивается и с улыбкой кивает на стул.

— Садить, завтракать будем, — подмигивает мне заговорщически. — Калории набирать.

Но вместо этого подхожу к окну, открываю створки — и с облегчением впускаю в свои легкие влажный осенний воздух.

— Что-то не хочется. Я просто кофе с тобой попью, — лепечу я, а сама обдумываю, что именно и как ей скажу.

— Ты не приболела, доча? — взволнованно интересуется мама. — Так плохо ешь все эти дни.

Она приносит две чашки кофе, сваренного в турке по особому рецепту, и садится за стол, приглашая меня присоединиться.

— Кать, я догадываюсь, что произошло за эти пару месяцев, — мама сама начинает разговор.

Я лишь моргаю удивленно. Вряд ли она знает правду. Наверняка Леша наплел ей с три короба! Хочу прервать ее и все объяснить, но мама предупреждающе поднимает палец вверх.

— Ты уехала, ничего не сказав мне. Где-то жила, — размышляет вслух. — У тебя ведь появился мужчина? Любовник?

Ее слова ранят меня. Мама знает, что Леша был моим первым и единственным. До недавних пор. Она в курсе, что я всегда была верной и скромной, ведь сама меня такой воспитала. Покорной овцой, которую с легкостью отвели на заклание. Точнее, сама помчалась…

— Не совсем, — увиливаю от прямого ответа.

— Судя по тому, в каком состоянии ты вернулась, заплаканная и разбитая, этот мужчина прогнал тебя? Вы расстались? — бьет вопросами в самое сердце.

Слабо киваю и зажмуриваюсь, чувствуя, как по щекам текут слезы. Прогнал. Но я этого заслужила.

— Катенька, милая моя, — мама берет меня за руку. — Никто не застрахован от ошибок. Тем более ты была в отчаянии. А этот… — намерена обозвать его, но сдерживается, — … он просто вовремя подвернулся. Но теперь все позади! Леша простит тебя, — неожиданно заявляет она, а я дергаюсь, как от удара током. — Хотя да, ты права, мы лучше сохраним твой проступок в тайне. Вы помиритесь, опять сойдетесь. И все хорошо будет, дочь! Это лучший вариант! Верни свою семью, Катенька!..

— Нет больше никакой семьи! — строго чеканю я, вырывая свою руку из маминой. — Я подаю на развод!

— Катя! — вскрикивает сердито. — Не ломай свою жизнь! Да, понимаю, возможно, ты влюбилась в того… мужчину, — выплевывает ядовито. — Но это не более, чем временное помешательство! Гормоны! А Леша — твой муж! Опора и защита! Он ведь уехал исключительно потому, что оберегал тебя от своих проблем в бизнесе. Не хотел втягивать! Леша обо всем рассказал мне. Он с ума сходил вдали от тебя. И как только разобрался с долгами, сразу же примчался, а ты тут… — укоризненно качает головой, намекая на мою неверность. — Для женщины нет ничего страшнее одиночества! Ты должна помириться с мужем! Стерпится-слюбится, детей заведете. Все наладится, — поглаживает меня по плечу успокаивающе.

— Не будет никаких детей, — цежу сквозь зубы, а сама разреветься готова. — Я никогда не смогу родить ребенка! Никогда, слышишь? И виноват в этом твой драгоценный Леша!

Мама замирает, растерянно хлопает длинными ресницами и приоткрывает рот, однако слов подобрать не может. Ее замешательство позволяет мне наконец-то поведать правду. На эмоциях выпаливаю все, что произошло со мной. Вплоть до больницы. О Германе Емельяненко, конечно же, умалчиваю, потому что боюсь раскрывать его личность и тем самым подвергать опасности маму.

— Я потеряла ребенка из-за пьяного Леши. И врачи поставили мне диагноз: бесплодие, — всхлипываю я, потому что раны, немного затянувшиеся за проведенное с Димой время, сейчас опять кровоточат. — Он знал о выкидыше! И бросил меня! Убедил в своей смерти. Опора и защита, да, мам?

Пауза. Тяжелая, давящая. Медленно умираю, дожидаясь реакции мамы.

— Господи, Катя, девочка моя, почему ты ничего не сказала? — сокрушается родительница.

Притягивает меня к себе, обнимает крепко, гладит по голове, будто маленькую девочку, позволяет наплакаться вволю.

— Ты чуть не попала в больницу после смерти отца, — сиплю я, роняя слезы на махровую ткань ее халата. — Волновать не хотела. Боялась за твои нервы и здоровье. Не могла потерять еще и тебя, — содрогаюсь в рыданиях.

— Маленькая моя, никогда больше не скрывай от меня ничего, хорошо?