— Но… — лепечет секретарша.

Поднимаю палец вверх, жестом приказывая ей заткнуться.

— Иди пиши заявление по собственному желанию. Иначе я сделаю так, что тебя ни на одну приличную должность не примут.

Окидываю ее строгим взглядом и указываю на дверь.

Блондинка громко всхлипывает, шепчет «извините» и, противно шкрябая шпильками по ламинату, выбегает из кабинета.

Честно говоря, ситуация странная. Лиза почти полгода в совете работает, никогда не позволяла себе ничего подобного. Не спорю, вызывающим внешним видом определенно внимание привлекала. Но не более того. Что на нее нашло?

Тоже враги подослали? Чтобы дискредитировать меня?

В таком случае, облажались они жестко. Во-первых, я не когда не сплю с бабами на работе. Карьера и развлечения — понятия несовместимые.

А во-вторых… Серьезно? Лиза?

Не лучший выбор.

Тем более после Кати. Это как заменить сливочное масло спредом. Вроде бы жрать можно, но только с голодухи. Удовольствие сомнительное. На один раз.

И я, кажется, не настолько голоден сейчас. Потому что ничего не дрогнуло. Нигде. Абсолютно.

Может, слишком устал за эти сутки? Машенька настолько вымотала, что ни о чем думать не могу. Ребенок стоит на страже моей чести и верности в отсутствие лже-матери?

Или все же старость? Немного страшно становится. Такая фифа себя предлагала только что, а мне хочется лишь домой и спать.

Впрочем, кого я обманываю. От Кати я бы и сейчас не отказался. Точно не сдержался бы, если бы передо мной возникла именно она и начала соблазнять. Взял бы прямо здесь, в кабинете, наплевав на собственные принципы. Только бы еще разок увидеть, как краснеют ее щеки, почувствовать на себе легкие поцелуи, сначала неуверенные, а потом все более страстные и разнузданные. Услышать тихое «Ди-им», произнесенное с особым придыханием. И тот самый финальный стон. Слишком звонкий и искренний для «шпионки».

Черт, неужели и это имитировала? Подлая лгунья!

Ощущаю, как все твердеет. Становится тесно.

Презираю и хочу одновременно.

Что ж, зато не старость. И на том спасибо.

Но мозг надо бы вернуть из брюк обратно в черепную коробку. И обдумать, кто так яростно желает меня уничтожить. До сих пор. После того, как растоптал меня, разрушил снаружи и изнутри…

Кроме того, пора мне спасать Машеньку от мадам Фрекенбок. Супер-нянька даже внешне на мультипликационного персонажа смахивает: огромная, полноватая, строгая и с гулей на голове.

Мало ли, что у них там происходит. Все же мне спокойнее самому находиться рядом с ребенком. Хоть и хреновый отец из меня получается. Но я только учусь.

Прорвемся.

Или нет?..

Вихрь из сомнений и страха захлестывает меня, как только я прибываю домой и открываю дверь особняка. В этот же миг слух прорезает жалобный детский плач. Словно на автопилоте, мчусь в комнату, а тем временем больное воображение подкидывает мне самые жуткие картинки.

На деле все оказывается не так страшно, как я успел надумать.

Нахожу Машеньку в ее кроватке, в целости и сохранности. Сразу же подхватываю на руки, несмотря на то, что теперь малышка вопит мне прямо в ухо. Главное, что она в порядке. Не поранилась, никуда не влезла. Только почему девочка здесь одна? И где няня?

Рядом со мной Маша постепенно успокаивается, однако продолжает всхлипывать, вздрагивая при каждом вдохе. С очередным ее надрывным писком ярость охватывает меня.

Глава 8

Безответственную Фрекенбок нахожу на кухне. И нет, женщина не готовит смесь, не греет пюре. Она всего лишь… отдыхает от крика? Чай пьет? Чем бы няня здесь ни занималась, ей уже не избежать моего гнева.

Отмечаю тень взволнованности на ее лице и страх в глазах. Проштрафилась — и понимает это? Удивлена, что я вернулся раньше с работы? Или…

Невольно оборачиваюсь и устремляю взгляд на лакированную дверь кабинета. С удовлетворением убеждаюсь, что она закрыта: я сам запер ее на ключ этим утром. После предательства Кати у меня обострилось чувство недоверия. Мне это только на пользу: поможет врагам противостоять, быть всегда на шаг впереди. В свете последних событий осторожность мне не помешает, пусть даже перерастающая в паранойю.

Что ж, в кабинете Фрекенбок не рылась, но ее шансы на спасение все еще ничтожно малы.

— Какого черта вы здесь делаете, когда в комнате орет ребенок? В одиночестве? — от злости я срываюсь на крик.

И это оказывается моей роковой ошибкой. Поздно вспоминаю, как Катя постоянно шикала на меня, просила говорить тише. Тогда я не понимал, почему. Но сейчас…

От звука моего голоса Машенька вся сжимается. Словно в замедленной съемке наблюдаю, как она опускает уголки губ, зажмуривает глазки. Вдох. И через секунду по всей гостиной разносится душераздирающий детский плач. Признаться, я и сам готов заорать от бессилия, но собираю остатки своей выдержки.

До того, как Маша оказалась втянута в Катину игру и появилась в моем особняке, она жила в детдоме. Неизвестно, в каких условиях, да и внимания ей уделяли мало. Малышка могла слышать, как ругают других, более старших детей, как кричат друг на друга сотрудники. Да что угодно! Разве будут церемониться с «отказниками», если малышей и так много, работы непочатый край, а зарплаты копеечные.

Одинокая и брошенная всеми, Машенька не знала родительской любви. До настоящего момента. И как бы я ни ненавидел Катю, все же хорошо, что именно так сложились обстоятельства. Иначе ребенок никогда бы не обрел семью. Правда, она и сейчас неполноценная. Но в любом случае мать из стервы-предательницы вышла бы никудышняя, поэтому придется выкручиваться самому.

— Не следует баловать ребенка, — назидательно проговаривает Фрекенбок. — Она пытается манипулировать вами криком. Необходимо сразу показать ей, что это не сработает. И тогда в будущем…

— О чем вы? Ей восемь месяцев, — стараюсь говорить тихо, хотя внутри все кипит.

Ловлю себя на мысли, что не знаю четко возраста Машеньки. По словам Кати, ей было полгода, когда они появились у меня. Вместе мы провели пару месяцев. Плюс-минус…

И все-таки отец я ужасный. На старте облажался.

— Именно тот возраст, когда дети начинают осознавать свои поступки, — продолжает няня.

Меня коробит от ее голоса. А небрежно брошенная фраза и вовсе ввергает в шок. Младенца воспитывать вздумала! И наказывать одиночеством! Куда я смотрел, когда одобрял эту кандидатуру? Спал на ходу, наверное. Теперь Машенька вынуждена страдать из-за моей безалаберности.

— Пошла вон, уволена, — произношу тихо и устало.

Машенька все еще плачет, а няня недоуменно округляет глаза и открывает рот, возмущенно хватая воздух.