Шрифт:
Закладка:
Этим, по сути, я и собирался заняться. Зрители, увидев мою маску в категории Крови явно были не слишком довольны тем, что сегодня всё обойдётся без кровавого безумия. Но мне, честно говоря, было как-то плевать. Картинно жрал сердца я только для того, чтобы сам факт пожирания не казался слишком уж странным.
Семь боёв пролетели меньше чем за два часа. Каждый раз я старался сражаться, концентрируясь на медитации маной, из-за чего трижды проиграл. Но к седьмому бою уже более-менее освоился и поддерживать состояние медитации почти неосознанно, что было огромным шагом вперёд.
И я хотел уже закругляться, когда вдруг меня не настиг неожиданный вопрос комментатора:
— ПОЖИРАТЕЛЬ, НАМ ПОСТУПИЛ ЗАПРОС НА ПОЕДИНОК-ПАРИ С ВАМИ. ЖЕЛАЕТЕ ПОСТАВИТЬ НА КОН СВОЮ ЖИЗНЬ?
Глава 21
Прежде чем соглашаться или не соглашаться, мне нужно было хотя бы понять, что вообще мне предлагалось. Поединок-пари, о таком я раньше не слышал, и хотя жизнь свою на кон в бою ставил уже не раз, бездумно бросаться в какое-то непонятное мероприятие не собирался.
Так что арену я покинул в любом случае, и, к счастью, организация процессов у последователей Урматы была на достаточном уровне, чтобы меня ждали уже прямо у двери.
— Пожиратель, вы не ответили на вызов.
— Объясните для начала, что это такое, — недовольно проворчал я, стягивая перчатки.
Их нужно было снимать после каждого боя, а потом получать новые.
— Поединок-пари, — ничуть не смутившись, начал объяснение работник арены, — это сражение с особыми условиями победы и особыми ставками. Условия и ставки назначаются самими участниками, после чего за их соблюдением будут внимательно наблюдать как руководители арены, так и сама богиня Урмата.
— Серьёзно? Лично?
— Не всегда, — покачал головой работник. — Урмата снисходит до наблюдения за боем в том случае, если ей была принесена достойная жертва. И смельчак, вызвавший вас на поединок-пари, такую жертву принёс.
— И каковы его условия?
— Бой один на один до признания одним из вас поражения. Проигравший становится рабом победителя. Убийство противника разрешено, однако в этом случае никакой награды, в том числе и обычной маны от богини Урматы, не будет. Благодаря объёму принесённой вызвавшим вас смельчаком жертвы, богиня Урмата лично наложит на проигравшего магию рабского договора.
— Интересненько… — протянул я. — И кто же захотел взять меня в рабство?
— Смельчак с псевдонимом Сын Тьмы. Второй уровень. Сорок семь побед и два поражения в категории Крови, одно поражение в категории Плоти, три победы в поединках-пари.
Это была ещё одна опция арены — возможность узнать статистику своего оппонента. Правда, никакой иной информации заранее не предоставлялось.
— Насмерть, значит, не сражался…
— Нет, ни разу.
— А предыдущие поединки-пари были с такими же условиями?
— Да.
— И он сказал, для чего ему я?
— У меня нет такой информации.
— Ясно… а мы можем встретиться до боя?
— К сожалению нет, — покачал головой работник. — Либо вы согласитесь на условия сразу, либо вызов будет аннулирован.
— М-да.
Всё это, конечно, было очень странно. Рабство в Тхалсе, насколько я успел понять, в целом было незаконным. Однако, если сейчас об этом так просто говорили, то, похоже, подобный “добровольный” вид порабощения всё-таки не осуждался.
Мне, честно говоря, было очень интересно узнать, кто же вдруг захотел заковать меня в цепи. К тому же, если я выиграю, то, по логике, получу даже не одного, а целых четверых рабов разом, если считать тех троих, кого Сын Тьмы одолел раньше. Четыре раба второго уровня силы были бы для меня огромным подспорьем, а если что, их можно было просто сожрать.
— Хорошо, ведите, я согласен на этот поединок-пари.
— Вам нужно время на восстановление?
— Нет, всё в порядке.
— Хорошо, следуйте за мной.
Сын Тьмы ждал меня у выхода на арену. И, стоило мне только увидеть этого парня, как я понял: передо мной снова был герой.
Вообще, на арене их было немало. В категории Крови из семи моих сегодняшних противников героями были двое. И это было довольно логично, ведь лучшего места для тренировок попаданцев, зачастую не умевших нормально сражаться, было сложно придумать.
О том, как это работало, мне успел рассказать Эрик.
После призыва, тех иномирцев, чьи запасы межпространственной энергии соответствовали четвёртой или пятой ступени, себе оставляла королевская семья. Они получали благословление богини Тхалсы и могли пользоваться услугами лучших одарённых страны.
Те, у кого была третья, шли под крыло сильнейших кланов вроде тех же Урмата или Тизен в их лучшие годы. И они, в целом, тоже могли рассчитывать на условия достаточно высокого уровня.
А вот вторым и первым уровням, разбираемым кланами поменьше, где зачастую даже одарённых третьей ступени не было, приходилось уже сложнее. И после того как им давали общее представление о том, с какого конца браться за оружие, им действительно было разумнее всего идти на арену.
С учётом того, что призывы в Тхалсе происходили куда чаще, чем я мог бы подумать, в среднем по пять-десять человек в месяц, количество героев на арене действительно не было удивительным. Куда более удивительным было то, что Сын Тьмы, как и Викинг, похоже, был землянином.
Потому что слишком уж знакомыми были его не просто тёмные, а кромешно-чёрные одежды, глубокий, максимально непрактичный в бою капюшон, и совершенно дебильные, утыканные иглами поножи, наручи и наплечники, похожие на шкурки от ядер каштанов.
Какого-то конкретного персонажа в этом образе я не узнал, но это и мало что значило. Важнее было само впечатление, и я почти не сомневался: наряд этого придурка был создан не ради практичности. Это был грёбанный косплей.
Не то, чтобы я как-то негативно относился к самой идее наряжаться в героев любимых фильмов или игр. Сам в детстве выклянчил у мамы костюм бэтмена для школьного утренника. Но это было адекватно на Земле, в мирном мире и в мирное время. Здесь, в Тейе, к тому же на арене, где люди ставили на кон свои жизни… подобный костюм был настолько неуместным, насколько это только было возможно.
Однако, когда этот Сын Тьмы, в ожидании меня пафосно стоявший у стенки, скрестив руки и опустив голову, заговорил, всё встало на свои места.
— Пожиратель, я ждал тебя… — загадочным тоном произнёс детский, ещё даже не до конца сломавшийся голос, вызывая у меня приступ неконтролируемого испанского стыда.
Ему было от силы лет