– Мой брат был его командующим. Главным командующим царской армии, – неохотно ответила я. – Между Стезелем и Зольмаром размещаются войска. Ты ведь знаешь это. Так что да, моя семья стоит довольно близко к царю. И это правда. Раз уж говорим, то я скажу правду, князь. И хочу, чтобы ты тоже говорил мне правду.

Мы сперва скакали по Тракту, а затем свернули на дорогу поуже, окружённую лесом. Я слегка осадила коня, после прогулки с Солоной мне было неуютно приближаться к Великолесью: казалось, вот-вот выйдет странное существо. И снова меня объял суеверный страх: вдруг князь оставит меня в чаще? Привяжет к дереву и отдаст на растерзание морозу и диким зверям…

Конь всхрапнул, едва не поднялся на дыбы. Я ахнула, стараясь не упасть – всё-таки у меня не было большого опыта в верховой езде. Жеребец явно рвался вперёд, вслед за гнедым, и не собирался уступать мне. Князь немного сбавил ход, я смогла нагнать его и поехать бок о бок – благо ширина дороги позволяла.

– Какой правды ты от меня ждёшь? – спросил князь. Он повернул ко мне голову, и капюшон сполз с его волос.

– Скажи, что с войском Царства. Вы напали на них, беззащитных. Сколько людей выжило? Цел ли командующий Раве?

Князь снова отвернулся, глядя прямо на дорогу.

– Беззащитных? Не мы задумывали нападение. Это вы пришли с войной. Вы убивали наших людей на заставах. Моё дело – защищать свои земли. И я защитил.

– Это не ответ!

Я почти выкрикнула, и мне тут же стало стыдно. По макушкам елей пробежал сердитый ветер, и с веток закапал талый снег.

– Кто-то выжил, но я не считал. Мне доложили, что остатки войск отошли назад на Перешеек, залечивать раны. Но я неспроста взял тебя сейчас с собой. Я хочу, чтобы ты увидела кое-что любопытное. Командующий Раве… Кажется, жив.

Я вздохнула. Мне стало легче – всё же Раве был мне другом. Но в то же время я знала: Раве разъярён и не оставит нападение Княжеств безнаказанным. На что он уговорит Сезаруса? Страшно представить.

– Зря ты их разозлил, – сказала я. – Раве – вспыльчивый человек, к тому же имеющий прямое влияние на царя. Он уговорит Сезаруса собрать огромное войско, и тогда всем князьям придётся туго.

– Но если твоё имя что-то значит для этого Раве и для Сезаруса, может, они побоятся нападать на Горвень, зная, что ты у меня?

Ах вот оно что. Князь не хотел получить выкуп – он хотел, чтобы я стала его живым щитом.

– Понятия не имею. Может, они посчитают, что жизнь одной падальщицы – ничто по сравнению с завоёванными землями.

– Но ты не просто падальщица. Ты нужна царю для укрепления новой веры. Ведь так?

Я не ожидала, что князю известно и это – его слова меня неприятно поразили, до зловещих мурашек.

– С чего ты взял? – моя попытка возразить прозвучала крайне вяло.

– Сперва сопоставил то, что видел и знал. Затем попросил воробьёв разведать и сделал выводы. Ты рыскала по могильникам, но не для того, чтобы сбыть мёртвых. Ты ворожила, а ворожба над мёртвыми быстро становится известна и ещё быстрее обрастает бронёй из баек.

Мне бы хотелось думать так же, как он: будто я настолько ценна, что смогу предотвратить кровопролитие. Но на самом деле мне казалось, что Ферну и другим проще воспитать нового Милосердного, чем вытаскивать меня из княжьих лап. Или вообще не делать ничего – вера не предполагает физического воплощения. Никто не видел Золотого Отца таким, каким его изображали на фресках в святилищах, но продолжали верить в него долгие столетия.

– Мне приятно, что ты считаешь меня такой ценной… гостьей. Но не думаю, что ты прав, князь. Всё гораздо сложнее, чем тебе видится. Незыблемо только одно: и царь, и командующий разозлены. Теперь ты не отделаешься мирным обращением людей в новую веру, как хотелось Сезарусу. Народ Царства потребует мести за погибших, и даже если бы царь был против, ему не удалось бы избежать войны.

Князь надолго замолчал. Я не могла догадаться, о чём он думал и было ли в моих словах что-то новое и неожиданное для него. Я не предала Царство, рассказав ему об этом. Просто предупредила, чтобы он не недооценивал царскую мощь.

– Что ты скажешь, если я соберу войско первым и сам направлю его в Царство? Вместе со степняцкими головорезами. Им понравится мысль, что можно проникнуть ещё и в Царство: попробовать ваши вина и ваших женщин.

Он повернулся ко мне, и меня поразила его жестокая улыбка. Я сдавленно охнула, быстро уговаривая себя, что не сделала ничего непоправимого.

– Не уподобляйся своим врагам, – произнесла я фразу, когда-то слышанную от Ферна.

– Слова истинной Милосердной, – бросил князь и пришпорил коня.

Я прикусила язык и почти готова была поклясться себе, что больше не заговорю с ним даже под пытками – раз любое моё слово может навредить Царству, то лучше мне зашить себе рот. Но, с другой стороны, я не могла упустить возможности хоть как-то повлиять на князя: кому из Царства ещё представится такой случай? Если у меня была хоть малейшая возможность уговорить его не воевать, то я не могла её упустить.

Лес вдоль дороги расступился шире, больше не давил и не нависал над головой еловыми лапами, так что я смогла выдохнуть, напряжение чуть отступило, хотя вместо него навалилось много других неприятных чувств. Впереди слышались голоса, и для меня это уже было хорошим знаком. Значит, не оставит меня князь в лесу.

Мы выехали к какому-то поселению – не то большой деревне, не то маленькому городку. Нас встретили брехливые небольшие собаки и пара молчаливых монфов, ростом чуть уступавших нашим коням. Князь снова прикрыл волосы капюшоном, и никто из местных даже не смотрел на нас: подумаешь, простые путники в дорожной одежде. На улицах было людно: судя по обрывкам фраз и весёлым лицам, на площади недавно отгремело представление. Я слышала о скоморохах в Княжествах – вроде бы у них была своя гильдия и свой таинственный князь. Мне было любопытно хоть одним глазком взглянуть на знаменитых меченых шутов – на людей, не стыдящихся метин, не погибших от той хвори, а сделавших это своим достоинством.

Князь вывел коня к центральной площади. Там сворачивали балаган, и его вид меня разочаровал: штопаное полотнище, видавшее виды. Вряд ли он принадлежал гильдии, которая славилась богатством и незабываемыми представлениями. Зато чуть поодаль, у приказной избы, вокруг двух мужчин собралась небольшая толпа.

– Прям так уж поднимет из могилы? – громко спросил пожилой мужчина с жидкой седой бородой.

– Поднимет, – жарко заверил один из тех, вокруг которого собрались зеваки. – Если ваши близкие не перестанут верить и молиться.

– У нас-то частенько сжигают, – недоверчиво протянула старуха. – Как пепел-то подымешь? Никак, ясное дело.

В толпе захохотали, а говорившие явно смутились. Я натянула глубже капюшон: судя по выговору, мужчины были из Царства. И заводили разговоры о Милосердном прямо в деревне, стоящей посреди Великолесья. Я не знала, что мне делать: удивляться, восхищаться их безрассудной отвагой или бояться за дураков.