Шрифт:
Закладка:
Отдать распоряжения насчет работ на плантациях, проверить, как идут дела, и все записать в тетрадь отчетов – это занимало у меня добрую часть дня. Теперь ежедневно с нашей плантации Гарден-Хилл в порт Чарльз-Тауна ходила лодка с грузом. Мурри, наш приказчик с Комби-Ривер, принял брошенный мною вызов, и теперь под его руководством качество производимых на плантации товаров заметно повысилось. В итоге мы уже отправили в Вест-Индию изрядное количество бекона и засоленной говядины вместе с очередной партией корабельной древесины. И продолжали точно следовать перечню запланированного импорта и экспорта. Но всякий раз, изучая наши расходы, я ужасалась тому, насколько ненадежно и шатко наше положение. Одно кораблекрушение, одна испорченная партия товара, один невыполненный заказ – и может случиться так, что нам нечем будет платить по закладной. «Отец, что же ты наделал?.. И как же я по тебе скучаю…» – думала я.
Средства, вложенные в производство индиго, тоже нельзя было назвать мелочью. Баланс мог критически не сойтись, учитывая затраты на жалованье Кромвелю, а также на изготовление необходимых нам инструментов и оборудования.
Ко всему этому добавились дополнительные траты – маменька настояла, чтобы мы присутствовали на ежегодном Балу в честь дня рождения короля, а для этого надобно было заказать у портних роскошные наряды. У меня и без этих расходов голова шла кругом, так что в предвкушении торжества я трепетала скорее от страхов, чем от радости.
Мистер и миссис Пинкни прислали настоятельное приглашение остановиться у них в городе на несколько дней, когда мы приедем на бал. А миссис Пинкни, уподобившись ангелу небесному, услышала мои заполошные молитвы издалека и пообещала одолжить нам свою портниху, Беттину, чтобы та сшила парадные платья, если у нас уже есть отрезы ткани. Я с величайшей благодарностью ответила, что мы будем ей очень признательны за это благодеяние.
Остаток дня, не заполненный насущными делами, я обычно проводила, обучая чтению негритянских детишек, а напоследок, в качестве вознаграждения, позволяла себе предаться двум любимым занятиям – музицированию и прогулке с Беном по полю, засеянному индигоферой.
Дорогая мисс Бартлетт!
Отчего Вы, любезная мисс Би, столь часто повторяете о своем желании знать, как я провожу свои дни?
Коли Вам и правда любопытно, встаю я обычно в пять утра, недолго читаю, прогуливаюсь по саду или по полям, проверяю, надлежащим ли образом выполняют рабы свои обязанности, а затем отправляюсь завтракать.
После этого я посвящаю время музыке, французскому и скорописи, а также занятиям с нашей малышкой Полли и с двумя черными девочками. Этих двух девочек я учу читать и надеюсь, что, коли будет на то дозволение отца (от маменьки я таковое уже получила), они впоследствии станут учительницами для других негритянских детишек.
Остаток дня до самого ужина я употребляю на дела, касающиеся плантации. Рукодельничаю до сумерек, когда приходит пора зажигать свечи, и далее до отхода ко сну читаю либо пишу.
Ненавижу браться за новые дела, пока не закончены старые, но тут, для разнообразия и дабы отвлечься, я затеяла нечто, не требующее особых навыков, зорких глаз и большого ума. Ни за что не догадаетесь, о чем я. Плету сеть для ловли креветок!
О, чуть не забыла еще кое-что. Я посадила целый сад смоковниц – собираюсь засушивать плоды и продавать их. Подсчитала расходы и доходы, которые сей товар нам может принести, но коли сообщу Вам, какое несметное состояние я рассчитываю на нем сколотить, Вам покажется, будто я слишком уж далеко зашла! Однако Ваш добрейший дядюшка давно говорит, что у меня изобретательный ум, щедрый на прожекты.
Прошу, скажите ему, коли он посмеется над моими смелыми замыслами, что мне, по крайней мере, не придет в голову устроить тут серебряные копи, и он поймет, что я имею в виду.
Ежели не ошибаюсь, в прошлом своем письме Вы обмолвились, что вскоре, возможно, доберетесь до нас на лодке, дабы взглянуть, как растут мои дубы. Правда ли это? Тогда не медлите воплотить свое намерение в жизнь, ибо Ваш визит доставит мне величайшее удовольствие!
Искренне Ваша
Элиза Лукас
26
Бен с терпением относился к моему присутствию на поле индигоферы, и нередко мы вдвоем прогуливались вдоль рядов, осматривая каждый кустик. Неделя за неделей Бен становился все разговорчивее. Я обнаружила, что, чем больше молчу сама, тем больше он говорит.
– Посмотри, – сказал он как-то, коснувшись одной ветки, гордо выставившей на обозрение растопыренные с обеих сторон листочки. – Видишь, как ветки тянутся во всех направлениях? Они ищут солнечных лучей. Ни одна не прячется в тени другой.
– Поэтому кусты кажутся такими дикими и непослушными, – заметила я.
– Совершенство не всегда можно распознать с первого взгляда. Но присмотрись, и увидишь, что они идеальны. – Он опустился на колени и отделил три веточки, которые росли рядышком, так, что их можно было сравнить между собой. – На каждой стороне одинаковое количество листьев. Все они одного оттенка. Но посмотри… каждый лист своеобычен.
Я подобрала юбки и присела рядом с Беном на корточки, наблюдая, как он жестикулирует, указывая на те или иные листочки.
– Смотри, как лист наполняется соками, как его края начинают загибаться вниз, будто сам он всей поверхностью рвется вверх, к солнцу. Скоро настанет время собирать урожай. Может, через несколько недель.
Я всматривалась изо всех сил, но, честно признаться, не видела того, о чем он говорил. Темные выразительные глаза Бена были серьезными, гордое лицо с резкими чертами не отражало и тени улыбки. И я кивала – мол, да, все вижу, – отзываясь скорее на мелодичный рокот его голоса, чем на слова.
Бен меня завораживал.
В такие моменты, когда мы оставались наедине и он что-нибудь рассказывал, я жалела, что такие люди, как Эндрю Дево и Чарльз Пинкни, не знают, каким поразительным умом наделен Бен. Мистер Дево получил бы особое удовольствие от беседы с ним. Давненько