о ботинок, он вернулся к холмику, рядом с которым валялась помеченная ветка, сунул ее в щелку, где скрылся призрак, и отправился восвояси, где его ждали постель и – в качестве награды за труды – пять часов здорового сна.

Мистер Батчел дал себе слово, что на следующий день так или иначе разберется в происходящем. С утра пораньше он явился к главному дому поместья, на сей раз с садовой киркой и лопатой. Убрав пометку и воткнув в холмик кирку, он разгреб сверху мелкий мусор. То вручную, а то лопатой он быстро срыл половину кучи, обнаружив при этом еще несколько монет.

Среди них было еще три кроны, две полукроны и около дюжины более мелких монет. Все это мистер Батчел аккуратно завязал в платок, немного передохнул и продолжил раскопки. От кучи, как выяснилось, оставалось всего ничего. Далее на свет божий появилось несколько дубовых реек длиной около девяти дюймов, а потом (мистер Батчел уже этого ждал) крышка шкатулки с сохранившимися на ней петлями. Она лежала донышком кверху на плоском камне, почти не запачканная (в чем мистер Батчел убедился, взяв ее в руки); над длинной и широкой прорезью в крышке виднелась золоченая надпись: «В пользу неимущих»; изящный рисунок букв, старинное правописание свидетельствовали о ее двухвековой давности.

Мистер Батчел не долго раздумывал о том, что бы все это значило. Что шкатулка с содержимым попала сюда при обрушении стены, было вполне очевидно. Не менее очевидным представлялся факт, что она была спрятана в одной из разрушенных пожаром стен, и мистер Батчел нисколько не сомневался, что судьба свела его с вором, укравшим некогда в церкви копилку для пожертвований. Задача была выполнена, дальнейший осмотр ничего не дал. Тщательно собрав обломки шкатулки, мистер Батчел ушел.

Дальнейшие его действия оправдать невозможно. Он не мог не знать, что монеты являются «найденным кладом» и посему принадлежат короне. Несмотря на это, он вознамерился обратить их в современную наличность (как это сделать, ему было хорошо известно) и внести в Фонд пострадавших от наводнения, о котором так пекся. Словно монеты были его собственностью, он очистил их так же, как две первые кроны, отослал в Лондон своему другу-антиквару, чтобы тот их продал, и стал ждать ответа. Крышку от копилки он хранит до сих пор в качестве памятки о своем приключении.

Друг-антиквар не долго томил мистера Батчела ожиданием. Покупатели нашлись мгновенно, и цена превзошла самые смелые надежды мистера Батчела. Пакет ушел в Лондон в субботу. А уже в следующий вторник с последней вечерней почтой прибыл чек на двадцать гиней. В лежавший на столе подписной лист фонда тут же была внесена запись о взносе, но что к ней добавить, мистер Батчел решил не сразу. Рядом с графой «сумма», где числился двадцать один фунт, он оставил пустую строчку, дабы означить дарителя позднее, когда поразмыслит на досуге, как это сделать.

Удаляясь на покой, он оставил лист с записью на столе. Когда мистер Батчел раздевался, ему пришло в голову, что вполне уместно будет назвать эти двадцать гиней «возмещением», каковое слово он и решил внести в пустую строчку. Но утром, вновь поразмыслив, он передумал и прямо из спальни поспешил к письменному столу, чтобы сделать наконец запись и забыть о ней.

Однако произошло то, на что мистер Батчел никак не рассчитывал. Подойдя к столу, он с удивлением обнаружил, что строчка уже заполнена. Неразборчивым продолговатым почерком там было обозначено: «Наконец! Матф. Ст. 26».

Удивительней всего было то, что почерк показался мистеру Батчелу знакомым, но откуда, он сообразил не сразу. Однако память на такие вещи у мистера Батчела была редкостная, и еще до завтрака он сумел с уверенностью установить автора.

И мистер Батчел не ошибся. Направившись прямиком к сундуку с приходскими записями, содержимое которого полностью изучил в последний раз, когда выкроил для этого время, он извлек оттуда сверток с отчетами констеблей. На поиски нужного почерка ушло не более пяти минут. Это, несомненно, была рука Салатиэля Трапстона, служившего констеблем в 1705–1710 годах и встретившего смерть при исполнении служебного долга. Едва ли необходимо напоминать читателю соответствующее место из Евангелия:

«Ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта».

Рокарий

Перевод Л. Бриловой

Сад викария Стоунграунда простоял в ограде уже свыше семи веков, и никому даже в голову не приходило, что кто-то дерзнет посягнуть на это едва ли не священное владение. Намеки на то, что сад может быть передан в другие руки и при этом не навлечет проклятия на нового собственника, вынуждая его осознать кощунственность своего поступка и поскорее пойти на попятный, стали слышны лишь в позднейшие, приверженные новшествам времена. Правы или нет были те, кто это утверждал, мы узнаем позднее. Из прежних рассказов можно заключить, что на неприкосновенность сада полагались все: как добрые люди, так и недобрые. И вот вам новая история, по-своему в высшей степени необычная.

Для начала неплохо было бы описать ту часть сада, которая до сих пор здесь не упоминалась. Это участок, примыкающий к западной границе, где под пологим косогором течет, а вернее, стоит ручей, скорее похожий на пруд. Местные жители называют его Лод. На всем своем протяжении он служит западной границей сада. По берегам гнездится шотландская куропатка, попадается и зимородок – в наши дни, увы, нечасто. В самом центре западной оконечности жмутся друг к другу несколько высоких вязов, к ним сходятся все садовые тропинки. Под деревьями устроена земляная насыпь, а на ней рокарий – большие камни, в недавнее время заросшие папоротником.

Мистера Батчела, ценителя «правильных садов», эта неаккуратная картина давно уже смущала. Там и сям в его саду естественный беспорядок уступал место четким линиям регулярного парка, и находились многие, кто не считал это переменой к лучшему. Однако мистер Батчел был верен себе и вознамерился в надлежащий срок уничтожить рокарий. Ему было непонятно, чего ради под деревьями соорудили эту увенчанную камнями горку: солнечные лучи сюда не попадают, и из растений укореняются только самые грубые и некрасивые. Устроитель всего этого, кто бы он ни был, руководствовался либо своим невежественным вкусом, либо целями, которые оставались для мистера Батчела загадкой.

И вот однажды, в первых числах декабря, когда сад готовили к зиме, мистер Батчел с помощью садовника начал переносить камни в другое место.

Мы говорим это, конечно, в условном смысле: вряд ли кто-то из читателей не прозреет ту истину, что камни начал переносить садовник, а мистер