— Еще, еще, — словно клиент секса по телефону приговаривал он.

— Ну что еще? Да много там всего, Платон Азарович, на собрание уже третий звонок был, опоздаем.

— Без меня не начнут, — отрезал Онилин, — вспоминай давай, быстро! — попросил он с вежливостью полевого командира, склонившегося над зинданом[140].

Деримович вздрогнул — и теперь по-настоящему, без сервильного эксгибиционизма.

— Недочинку досталось, помню, — быстро перечислял он, — об Шохова подошвы вытирали. Так, дальше… Гусвинский неоднократно, потом Юм Аушев какой-то, философ вроде. — Роман почмокал губами, — с телками, само собой: Натой, Томкой, Уркаинской Юлечкой. Даже чурка, помню, препирался долго-долго, Нагюз вроде, хотя по-русски без акцента трет. Ну и коротких раскидок хватало… всех не упомню, и нераспознанные «погонялы» отметились: Мутант с животными — Сусликом, Барсуком, Уткой да Леблядью… — ну и эти, из пятого колеса, Ротор, Троцкий, басистая Клава, Штапель, Кабан, Оладик, дрова всякие: Береза, Дуб, Тополь, Бук, кажется.

— С Буком ты хватил, недососль, с прошлой аватарой общаться — это как? Через машину времени? — спросил Платон и задумался, представляя, что бы он сказал сам себе с разрывом в десять лет.

— Ну, может, перегнул с деревьями, — начал оправдываться Деримович.

— Все? — перебивая мычание недососка, коротко спросил Платон, но так, что сразу хотелось ответить.

— Не помню, Платон Азарыч. Может, и остался кто, я же не дом советов.

— Дому советов завтра представляться будешь. — Платон смотрел в окно на красную зарю за шагающей Воительницей. Он, казалось, раздумывал, стоит ли задавать недососку этот вопрос. — А Сурика с Нетупом в списках не было? — спросил он…

— Да вроде не… — замямлил Ромка, понимая, что шутить сейчас не время…

Оказалось — время… Онилин громко, от души хохотал, над собою хохотал, хотя мгновение назад ему хотелось охать… До чего туп этот его вопрос про Нетупа. Кто может слить его «терки[141]» с Буратино? Правильно. Только сам Буратино. А Буратины молчать, как известно, с детства приучены, — молчаливое детство у них, деревянное.

— Дядь Борь, дядь Борь. Я вот о чем спросить хочу, — теребил его за карман Деримович.

Платон вторично ощутил себя глухарем на току.

— Выпал, — сказал он в сторону окна.

— Кто выпал, дядь Борь? — заволновался Роман.

— Из гнезда выпал…

Недососок смотрел на мистагога почти со скоробью, Платон заметил ее и усмехнулся:

— Ну, давай, свое «о чем», а то идти пора.

Пора по Ра идти, точнее плыть, задумался Платон над очередным блоком, глядя на ту самую Pa-реку, которая ныне Волга и по которой они скоро, по Верхней и по Нижней…

— Ведь по Уставу представляемому положено правой рукой благословляться, ну то есть, как это, — опять впал в афазию Деримович, — я… да, я правую руку благословлять должен.

— Ну да, в целом правильно. Там, правда, сноска есть — «обсасыванию подлежит выдвинутая вперед часть рабочей руки, как правило сгиб указательного или среднего пальца. В исключительных случаях (болезнь или травма) обсасыванию подлежит любой другой, желательно согнутый, палец рабочей руки». Сам понимаешь, левша, он левую подаст. Одноруких, слава Боггу, не держим, а вот обладателей трех — тех дважды обсасывать нужно, по их желанию, разумеется. Но реально я таких двух знаю, и раньше, сколько помню, две «третьих» руки в мире было. А третья среди «третьих» лишняя. Полушария-то два у нас.

— Нет, я не про ту невидимку говорю, хотя вещь, конечно, прикольная, когда слюни в воздухе висят. Я про трехпалого.

— Третьего ЕБНа, что ли?

— Почему третьего? Вроде он первый у нас, президент.

— Слушай, как и президент, ЕБН — это должность, понял? Единый Безответный Наместник. Также и второе издание должности… — Платон оглянулся и прошептал Роме в ухо: — Временно Выбранный Продолжатель.

— Ну да ладно, бог с ней, с должностью.

— Ну не Богг же, Рома, не Богг, сколько говорить можно, с должностью этой не Богг, а Ладан. Ладан — ударение на последнем слоге.

— Ну не даешь ты мне, дядь Борь, — вспылил недососок, — главное сказать.

Платон поморщился от наглости протеже, но сдержался.

— Ну так вот, тут и сосала не надо, чтобы правый трепалец от левого отличить, — продолжал кипятиться Рома.

— Ну и что? — с одобрительной снисходительностью подбодрил мистагог неофита.

— Так ведь у ЕБНа левосторонний всегда был трепалец, — наконец-то поделился сокровенным Роман, — а сегодня, гляжу, правый к сосалу тянется. — Я уж подумал, не шпион какой.

— Шпионов, сюда, знаешь, мы сами приглашаем. И какой из трехпалого шпион, ты хоть своим рудиментом между ушами думал?

— Ну хорошо, пусть не шпион, значит, подстава. Ведь я, сколько помню, ЕБН всегда левым трепальцем размахивал.

— Всегда… — пренебрежительно перебил его Платон… — всегда, — повторил он, словно бы не понимая значения этого слова. — Да что ты о всегда знаешь, голубок? Говорил же я тебе, что это третий ЕБН. Почему бы ему правым трепальцем тебе не представляться.

— Но как это, третий? Двойник, что ли?

— Ну зачем так грубо у самого лона Дающей. Может, слышал присказку такую: «Король умер, да здравствует король!»

— Ну, слышал, только при чем здесь король?

— А лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот на рассвете и увидишь, как ЕБНам номера присваивают, а заодно и пальцы считать научишься.

— И резать заодно? — неожиданно вставил Роман.

«Неужели опять в прятки играет?» — размышлял про себя Платон.

— Я просто угрозу Вашу вспомнил в ответ на «сурика» моего, ну та, что вроде шутки, про пальцы ЕБНа, — неожиданно успокоил Платона его ученик.

— Ах да, пальцы резать… Точно. Я же тебе и предложил, — согласился наставник и мысленно хлопнул себя по лбу. «Да, долго я не топтался по тебе, Дающая, — сама собой вскипела в нем молитва. — Так долго, что забыл повадки сыновей твоих. Пусть и взошедших от семян неведомых, но ветрами закаленных твоими. Колючими ветрами. С такими оговорками и сынами такими, как пить дать, можно и до компроматa.ру дойти».

Судись потом с клеветниками позорными.

— Ну-у, Платон Азарович, Платон Азарович, — кажется, искренне взмолился Деримович, — а я вам расскажу, как загребище без кожуха благословлял.

— Без кожуха! — Мистагог схватил Ромку за руку. — Где он? — прошипел он, больно сжимая тонкое запястье неофита.

— Кто? Нилов, что ли? Я же лица не вижу, только руку…

«Что за игра, — недоумевал Платон, — или правда парень слюной изошел?» — И, чтобы привести его в чувство, слегка придавил болевую точку на запястье.

— Но загребище, — Роман отреагировал быстро и правильно, — точно его было, на такие штучки у меня память хорошая.

— Лучше бы у тебя мозги были посвежее, Деримович, — говорил Платон и