Шрифт:
Закладка:
Они остановились синхронно, точно по отданной кем-то команде. В один миг сделались серьезны.
И тишина сделалась абсолютной. Званые и не очень, избранные и призванные, холодные и теплые, старшие и младшие, начала элементов и элементы начал, — все в этот миг вернулись в то изначальное состояние, о котором говорил своему недососку его протектор, Платон Азарович Онилин. Неразличимыми, равными и свободными ооцитами, братьями на пороге Храама, чадами Ее неиссякаемой Дельфы… верными адельфами стояли они перед грозным ликом Маархи двух истин, отталкивающей и зовущей, рукой и мечом, силой и красотой, преклоняясь перед Матерью владычеств и повинуясь Владычице матерей.
Построенные невидимым командиром, по стойке смирно, вытянув подбородки, стояли адельфы. Лишь один Пронахов все еще пребывал в гипнотическом созерцании собственного пальца.
— Надо же! — сказал он с видом Ильича, пробравшегося тайными подземными тропами из Мавзолея в Манеж.
Не иначе рудимент проснулся — его слово, рассуждал Онилин, всматриваясь в лунатическое состояние Пронахова.
— Будь! — прошептал он ключевую мантру в сторону великого проклинатора.
Пронахов вздрогнул, изумленно осмотрел вытянувшихся супостатов и, быстро краснея, опустил руку.
— Надо же, и красно-коричневых румянец берет, — сказал Платон уже в полную силу и хитро, по-онилински, сощурился.
— Тайное заседание по Торжественной Передаче Приветственного Слова Больших Овулярий состоится в актовом зале, — прервал затянувшуюся сцену голос весталки.
Первыми, почуяв инфохаляву, бросились к дверям журнаши, опазиционеры и прочая наживка, стоящая во внешнем круге…
— Куда это они ломанулись, Платон Азарович? — спросил подоспевший кандидат-отличник, шлепая распухшей верхней губой.
— Незваные на тайное, ха-ха, собрание заспешили, в карцер прямо на ширы териарховы, званые ждут третьего звонка, а вот где тебя Пута носит, сосалище ненасытное, мне неведомо, — все еще пребывая в метафорической приподнятости, выпалил Платон.
— Умывался я, Платон Азарович, после этих.
— Как честная девушка, право, «после этих». То-то вместо положенных тридцати минут, больше часа «этих» обсасывал.
— Слушайте, дядь Борь, я вот про «этих» все спросить хочу.
— Спрашивай, только осторожно, — согласился Платон. — Как брату не отвечу, а что недососку положено — не тая скажу.
— Мне интересно, Храам, ну Братство ваше… да, наше… в общем, давно существует?
— Давно. По преданию — миллионов пять лет, ну а в реестрах пять тысячелетий — точно наберется, — не скрывая гордого волнения, ответил наставник ученику.
— Ну, мне столько не надо. Все одно — не проверишь…
Платон хотел было возразить, но вовремя вспомнил, что артефакты на ступени недососка предъявлять не положено.
— А при советской власти у нас в стране оно что делало?
— Да то ж самое, только больше по усам текло, а в рот мало попадало.
— Теперь хорошо, усы сбрили, всё куда надо течет.
— Да ты, златосос[138], бра… — чуть не провалившись в титуляции, Платон все же успел перехватить брата странной метафорой, — брандспойт пословиц, а «про усы» хоть сейчас в Скрижали Правд вноси. Про усы сам придумал, или подслушал где?
— Да ведь логично это — сбрить то, что мешает, — невозмутимо отвечал Деримович.
— Ты логикой-то не сильно разбрасывайся, особенно по ту сторону «⨀». Не думай, и среди лохоса умники найдутся, чтобы метафоры твои расщелкивать. Да еще такие, о растительности ненужной… Циничные. — Платон быстро и едко зыркнул в сторону отупевших от счастья красно-коричневых и неприятно, по-крысиному, усмехнулся.
— Нет, дядь Борь, я же только здесь, как вы говорите, по эту сторону «⨀»… — почтительно отреагировал Роман, — только вот что это такое, «⨀» ваше?
— Ладно про ту и эту сторону «⨀» тебе рановато пока знать, а вот почему ты совецкой властью интересоваться начал, прямо сейчас мне расскажешь.
— Да нет, Платон Азарович, ничего такого, — начал оправдываться Роман, — чисто внешне это, просто вспомнил, что когда в детстве мимо памятников Лениным и Свердловым всяким ходил, всё думал, а чего это они пальцами в небо тычут. А теперь, — и он небрежно махнул рукой в сторону красно-коричневых, — понимаю.
— И я теперь понимаю, — озорно хихикнул Онилин, — только вот кто тогда Деримовичем работал, не понимаю.
— Я ж для дела, дядь Борь, — возмутился неофит второй ступени, — чтобы меня перед Советом легче отстаивать было. Для вас же старался, господин протектор.
— Ну да, такого я не видел, чтоб полтора часа салют продолжался. Даже Старший расклад не поленился руку держать, хотя на Совете… — Платон вдруг осекся, поняв, что слово «совет» уже произнес его подопечный, — а откуда тебе про Суд да Совет известно?
— Про суд я не говорил, Платон Азарович, а Совет… — Деримович на мгновение задумался, — ну, везде же кандидата совет принимает: совет директоров, совет членов, Высший, как его Совет…
— Высший! — перебил его Онилин. — Совет, братец… — опять леший за язык тянет, возмутился Платон непослушным органом и в отместку больно прикусил его. «Так тебе, так тебе», — причитал он, покачиваясь от боли… — Верховным бывает, а вот Высшим и по Уставу, и в Предании Суд величают. Да-да, Суд, тот самый, о котором недососкам всяким и знать не положено…
— Я… — начал было Роман, но патрон перебил его.
— Откуда, я спрашиваю? — не на шутку забеспокоился Онилин.
— Да вы что, Платон Азарович, это же всем известно, кому интересно… Вы же сами и говорили.
— Я? — ужаснулся Платон. — Где?
— По телефону, — улыбнулся Ромка, — так и сказали, — «его будут судить не судом человеческим, а Высшим Судом, судом ве…» — на «ве» Роман замолчал.
— Что «ве»? — вскинул голову Онилин. — Договаривай.
— А дальше неразборчиво, «нрзбр.» — это же неразборчиво, ведь так?
— Ну, так… А дальше что за фигня? — спросил Платон, чувствуя спиной, как расправляет за ней кожистые складки его мини-лоховище.
— Я тоже не поверил. Смотрю, звуковой файл имеется. Сам несколько раз прослушал — и действительно, нрзбр., — не соврали. Грамотно работают.
— И где все это прячется? — неприятно улыбнувшись, спросил Онилин.
— А нигде, — Деримович оставался невозмутим, и Платон подумал, что это шутка. Гадкая, но все же — шутка.
— Лежит это в открытом доступе на compromat.ru, — с тем же спокойствием продолжал Ромка.
— И все? — улыбнулся Платон неожиданно открывшейся в ученике способности тонко и расчетливо шутить.
— Почему же все? — Ромка промокнул ни с того ни с сего повлажневшее сосало рукавом и продолжил, — там и ваши переговоры с Мор де Шировым имеются, и с уркаинским Нищенко[139].
— Да-да-да, — перебил его Платон, — а еще, еще кто?
— Ну, я не упомню всех, там целый раздел на вас ведется, — больше, кажись, ни у кого нет, — с искренней завистью в голосе признался Деримович, — навскидку если…
— Давай навскидку, только быстрее!
— Смрадно помню, с ним, кажись, о том, как от мокриц избавляться, потом Абрапаску, помнится, отчитывали за порочащие связи… —
