Плиний выходит из себя от возмущения.

— Они были непростительно нерадивы! Оба! — Он замечает боль, исказившую ее лицо. — Нет, прости, продолжай. Тебя продали как домашнюю рабыню. Что было потом?

— Моя мать положила уплаченные за меня деньги к моим вещам, — говорит Амара, желая по крайней мере очистить мать от обвинений в жадности. — Но мой новый хозяин забрал их и сделал из меня не домашнюю рабыню, как обещал, а конкубину. — Плиний закатывает глаза, словно изумляясь их с матерью простодушию. — Я прожила у него около года, но потом его жена стала ревновать и продала меня как шлюху. Меня отвезли в Поццуоли и продали на рынке сутенеру, который держит городской лупанарий. И вот я здесь.

— Умственные путешествия всегда превосходят странностью телесные, — загадочно произносит Плиний. — Как тебе удалось приспособиться? Ведь в юности ты, должно быть, ожидала стать… Кем? Почтенной женой? Матерью?

— Я знала, что в этом состоит мой долг.

— Чего же ты в таком случае хотела?

— Мои желания были пустыми мечтами, — говорит она. Плиний фыркает, досадуя на ее уклончивость. Амара сдается. — Я хотела стать врачом, — произносит она. — Как мой отец. Я просто предполагала, что это случится, потому что он так часто просил меня ему читать. Я не понимала, как все обстоит на самом деле. Но однажды я упомянула об этом, и он объяснил, что это, разумеется, невозможно.

— Это не совсем верно, — отвечает Плиний. — Разумеется, ты не смогла бы практиковать медицину, подобно отцу, но даже среди женщин всегда существовали ученые и философы, жившие в целомудрии. Особенно в Аттике. Однако я понимаю, почему его беспокоило такое отклонение от существующего порядка. Впрочем, — бормочет он, очевидно, по-прежнему раздражаясь на ее родителей, — им тем более следовало скопить тебе на приданое. — Он, отложив таблички, оглядывается на свои книги. — Насколько хорошо ты читаешь вслух?

— Довольно хорошо.

— Прекрасно. Можешь немного помочь мне, пока ты здесь, — он переходит на греческий. — Если хочешь, можем даже почитать Герофила. Я намерен включить его в свою «Естественную историю».

У Плиния ужасный акцент, но по-гречески он говорит безупречно.

— С большим удовольствием, — с улыбкой отвечает она. — Мне бы очень этого хотелось.

Он тоже улыбается, явно получая удовлетворение от их совместного вечера.

— Что ж, следующие несколько часов я буду читать, — говорит он, вставая с кровати. — Пусть тебя это не беспокоит. Можешь спокойно лечь спать, пока я работаю.

— Где бы ты хотел, чтобы я… спала?

— На кровати, конечно, — с мимолетным раздражением говорит Плиний и садится за стол, откуда может видеть ее.

Амара ложится под покрывало и, прикрыв глаза, наблюдает за ним из-под опущенных ресниц. Плиний, довольный, что она уснула, возвращается к своим манускриптам и забывает о ее существовании. Она твердо намеревается не засыпать, но шорох пергамента, плеск фонтана и запах жасмина так убаюкивают, что вскоре она уже дремлет.

Полусонная, Амара чувствует, как он проводит пальцами по ее волосам.

— Ты почти не оставила мне места, — шепчет он.

С нее мгновенно слетает сон.

— Прости! — испуганно вскрикивает она, осознав, что, должно быть, раскинулась по всей кровати, и поспешно ложится на другую сторону.

Плиний устраивается в постели рядом с ней.

— Крепкий сон — это драгоценный дар, — только и говорит он.

Они лежат друг подле друга в темноте. Амара не может определить, ночь сейчас или уже утро. Судя по полной неподвижности и неглубокому дыханию Плиния, он тоже не спит. Амара понятия не имеет, чего он хочет, но решает, что лучше предположить очевидное, чем нанести ему обиду. Она придвигается к нему и нежно кладет ладонь ему на предплечье.

— Я так благодарна, что ты меня пригласил, — говорит она.

— Ты восхитительная девушка, — отвечает он.

Амара чувствует, что он на нее смотрит, но его лицо скрыто мраком. Она наклоняется и приникает к нему поцелуем. Его губы сухи, как бумага. Плиний не отвечает на поцелуй, но и не отталкивает ее. Она расслабляется, лежа на его теле и поглаживая ладонью его бедро. Он тут же останавливает ее, поймав за запястье.

— В этом… нет необходимости.

— Я всего лишь хочу доставить тебе удовольствие, — говорит она, отодвигаясь. — Прости, что позволила себе лишнего.

— Понимаю, — говорит он и, поцеловав ее ладонь сухими губами, отпускает ее запястье. — Но в этом нет необходимости. Я рад уже одному твоему присутствию. — Он кладет руку ей на талию. Хотя они почти не соприкасаются телами, он лежит так близко, что она видит в темноте блеск его глаз и чувствует его теплое дыхание. — Какая у тебя чудесная, мягкая кожа, — произносит он.

Амара лежит не шевелясь, решив, что, возможно, Плиний сам хочет выступить в роли соблазнителя, но его ладонь становится все тяжелее, а дыхание — глубже. Она понимает, что он уснул.

Она осторожно убирает его руку со своей талии, кладет ее на кровать и, слегка отстранившись, чтобы не задеть его во сне, закрывает глаза. Пожалуй, впереди ждет очень приятная неделя.