Обри: Не смешно.

Чэнс: Я вовсе не шучу насчет того, что тащусь от твоей попки в кружевах.

Телефон замолчал. Очевидно, ее смутило то, что наша перепалка приняла вовсе не дружеский характер. Я подумал, а почему бы не испытать удачу и не продвинуться в отношениях несколько дальше.

Чэнс: Скучаю по тебе. Когда смогу увидеть тебя снова?

Обри: Как насчет того, чтобы прогуляться с собаками завтра после обеда? Я закончу работу с последним клиентом около четырех.

Чэнс: Встретимся в приюте в 16:30.

Обри: ОК.

Чэнс: Приятного вечера, принцесса.

Обри: И тебе того же, Чэнс.

На следующий день после обеда мы встретились в приюте для животных. Обри пришла позже меня и выглядела как всегда прекрасно в своем элегантном костюме. Но когда она удалилась в ванную и вышла в джинсах, белой майке, резиновых шлепанцах и с конским хвостом, я просто рот открыл, настолько она была великолепна. Я не мог оторвать от нее глаз, когда мы направились в парк, ведя по две собаки на поводках.

– В чем дело? Ты смотришь на меня так, словно со мной что-то не в порядке.

– Просто любуюсь тобой. Не знаю, как такое возможно, но с каждым разом ты становишься все красивее и красивее.

Она молчала, когда мы входили в парк. Некоторое время мы прогуливались, а затем уселись на скамейку.

– Можно у тебя кое-что спросить?

– Спрашивай, отвечу на любой вопрос.

– Каково это? Я имею в виду, сидеть в тюрьме?

Было логично с ее стороны интересоваться, чем я занимался эти два года. Я понимал, почему она проявляет любопытство: она просто наверстывала упущенное.

– Это довольно… унизительный опыт. Тюрьма была битком набита заключенными, но мы в каком-то смысле проявляли солидарность.

– Тебя там кто-нибудь навещал?

– Адель приходила дважды в месяц.

– А как же твоя мама? Она все еще ухаживает за больной бабушкой?

– Нет. Она умерла.

Обри посмотрела на меня с грустью.

– Прости. Это был неуместный вопрос. Твоя бабушка была больна, и я могла бы догадаться…

– Ты не могла этого знать. – Я откашлялся. – На самом деле они обе умерли. Мама скончалась от аневризмы в первый же год моего пребывания в тюрьме.

– О Боже, Чэнс. Мне так жаль…

– Спасибо за сочувствие.

Я открыл бутылку с водой и напоил дворняжек, которые, высунув языки, тяжело дышали от жажды. Обри все еще смотрела на меня, когда я закончил поить собак. Я переключил внимание на нее и приготовился выслушать, что она думала по этому поводу.

Когда она заговорила, по ее щекам текли слезы.

– Так много потерь…

Я смахнул слезинки и взял ее за подбородок. Она подалась ко мне. Я еле дышал, вспоминая, что потерял за это время.

– Да, ты права.

Я закрыл глаза на пару секунд, чтобы прийти в себя. Когда я их открыл, Обри все еще смотрела на меня.

– Иногда надо потерять все, что имеешь, чтобы осознать, чем ты действительно дорожишь.

Она переплела свои пальцы с моими и легонько сжала их. Так мы и сидели на скамейке еще целый час, пока четыре пса, которых мы выгуливали, не решили, что пора отправляться домой. Я рассказал ей о клинике для футболистов, которую организовал во время пребывания в тюрьме. Она поведала о своей деятельности по организации и содержанию приюта для животных. Адвокатское бюро, в котором она работала, оказывало ей в этом безвозмездную помощь, и Обри была счастлива. Казалось, она обрела душевное равновесие, о котором так мечтала два года назад.

После того, как мы вернули собак в приют, я все еще не хотел ее отпускать. Мы стояли на улице, и я испытывал смятение, как во время первого свидания, когда приходит время расставаться.

– Может, зайдем куда-нибудь перекусить? – робко спросил я.

Она закусила нижнюю губу.

– У меня есть планы на вечер…

Понятно, она встречается с Диком. Я кивнул и опустил глаза.

– Но…

Я поднял глаза и посмотрел на нее с надеждой. Наверное, в тот момент мой взгляд был полон щенячьего обожания, но я этого не стеснялся.

– Но планы эти весьма неопределенные. Может, я даже могу их изменить.

Я ответил с полной искренностью:

– Я был бы просто счастлив. Не готов делиться тобой сегодня вечером.

Она кивнула и, извинившись, отлучилась на минуту, отойдя в сторону, чтобы поговорить по телефону так, чтобы я не слышал. Потом вернулась и сунула телефон в сумочку.

– Куда бы тебе хотелось пойти? Мне придется заскочить домой, переодеться для похода в ресторан. Собаки меня всю испачкали, а мне не хочется снова облачаться в деловой костюм.

Она обдумывала мое предложение лишь пару секунд.

– Не думаю, что это хорошая идея, Чэнс.

Я поднял вверх три пальца.

– Буду вести себя хорошо. Даю честное бойскаутское слово.

Она сощурила глаза и посмотрела на меня оценивающе, обдумывая мои слова.

– Ну, хорошо.

Она не знала, что все это время я держал за спиной два скрещенных пальца.

Мы заказали спагетти карбонара и куриные котлеты с сыром пармезан в итальянском ресторане в двух кварталах от ее дома. Когда привезли еду, мы тотчас же набросились на нее и уничтожили в мгновение ока. После того, как тарелки опустели, Обри принялась макать хлеб в соус.

– Вижу, ты сняла запрет с поедания углеводов. Помнится, ты говорила, что позволяешь себе нарушать диету лишь раз в месяц.

– Я передумала, решив, что все-таки слишком люблю вкусно покушать. Поэтому позволяю себе и хлеб, и спагетти, компенсируя это интенсивными занятиями в тренажерном зале. Ричард приучил меня к бегу, и я поняла, что могу сжигать калории от кусочка чизкейка менее чем за полчаса. Удовольствие от еды стоит получасовых мучений.

Я отвернулся от нее. Всякое упоминание о Ричарде и осознание того, сколько хорошего он сделал для нее, приводили меня в смятение. Я был счастлив, что она вновь обрела радость жизни, но не мог не испытывать грусти из-за того, что не я был тем человеком, который помог ей в этом. По правде говоря, любое упоминание имени соперника вызывало у меня ужасное раздражение.

– Прости, – искренне сказала она, заметив мое расстроенное выражение.

– Ничего. Я веду себя как свинья. На самом деле я рад, что ты получаешь удовольствие от еды и тренировок. – Мне надо было прийти в себя, поэтому я встал, чтобы отнести пустые тарелки в раковину. Обстановка была такой… домашней. Такой естественной. Интересно, с ним она так же непринужденно ведет себя?