Я стоял на сцене, увенчанный лавровым венком, и думал…

…Я один знаю, о чем он думал, стоя на сцене с лавровым венком. Ему не давала покоя какая-то его совесть — что это такое, я плохо понимаю. Он решил «уйти на покой» — так он выразился.

— Ты уйдешь на покой, а что будет со мной? — спросил я.

Тогда он нашел какого-то хирурга и предложил мне переселиться из тесной шахматной фигурки сюда…

Здесь просторно, я смотрю на мир его глазами и пишу эти строки его рукой.

Жизнью я доволен, никакой тоски. Правда, то и дело отключаются разные центры в обоих полушариях, но я жду» когда придет отец, чтобы отремонтировать меня — он в этих делах разбирается. Недавно явилась какая-то мисс Н. и попросила обучить ее шахматной игре. Я сказал ей: да, мисс, вы попали по адресу. Я и есть машина, обучающая шахматной игре. В ответ она заплакала и стала уверять, что я не машина.

Женщины очень надоедливы.

Меня волнует только один вопрос: кто по праву должен называться чемпионом мира — я. или покойный Джек Гиппенрейтер? Есть ли закон, запрещающий механическому разуму играть в шахматы? Такого закона нет! Механический разум, совсем как человек, страдает, влюбляется, сходит с ума. Механический разум должен обладать правами человека. Его нельзя держать в ящике! Тогда уж лучше его не изобретать.

Поэтому я официально заявляю, что чемпионами мира с 1993 по 1995 год были двое в одном лице: Джек Роберт Гиппенрейтер и я, его брат, первый одушевленный робот по имени Король.

Джек Гиппенрейтер, будь он жив, согласился бы подписать это заявление. С него полностью снимается вина за скандалы во время матча.

Это заявление должно быть опубликовано в «Шахматном журнале» на первой странице. Разрешаю украсить его виньетками.

Справедливость восстановлена, и у меня на душе спокойно.

ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ

ВЕЛИКИЙ КРАББЕН

Из пронзительных, низко стоящих, как в неполном стакане, вод, сквозь их призрачные пласты, искривленные преломлением, прямо на меня восходило из океанских глубин нечто чудовищное, жирно, антрацитно поблескивающее.

Ухватиться за фал я просто не успевал. А если бы и успел, дела это не меняло — чудовищная пасть на гибкой змеиной шее запросто сняла бы меня и с трехметровой высоты…

Вскрикнув, отбрасывая сапогами сырую гальку, я бросился бежать в глубь кальдеры…

Залив Доброе Начало вдается в северо-западный берег острова Итуруп между мысом Кабара и мысом Большой Нос, расположенным в 10.4 мили к NNO от мыса Кабара. Берега залива высокие, за исключением низкой и песчаной северной части восточного берега.

Речка Тихая впадает в восточную часть залива в 9.3 мили к ONO от мыса Кабара. Речка Тихая мелководная и извилистая; долина ее поросла луговыми травами и кустарниками. Вода в речке имеет болотный привкус, В полную воду устье речки доступно для малых судов.

Лоция Охотского моря

Тетрадь первая. Доброе Начало

Бывший интеллигент в третьем колене. От Бубенчикова до Симоносеки. Первая кепка острова. Философия богодула. Опасности, не учтенные лоцией. Серп Иванович едет лечиться. Осиротевший Агафон Мальцев. Вечерние беседы на островах. «Привет, организмы! Рыба!»

Серп Иванович Сказкин, бывший алкоголик, бывший бытовой пьяница, Серп Иванович Сказкин, бывший боцман балкера «Азов», бывший матрос портового буксира «Жук», бывший кладовщик магазина № 23, того, что в селе Бубенчиково, бывший плотник «Горремстроя» (Южно-Сахалинск), бывший конюх леспромхоза «Анива», бывший ночной вахтер крупного научно-исследовательского института, наконец, бывший интеллигент («в третьем колене!» — добавлял он сам не без гордости), а теперь единственный рабочий полевого отряда, проходящего в отчетах как Пятый Курильский, каждое утро встречал меня одними и теми же словами:

— Почты нет!

А почты и не могло быть. В принципе.

Случайное судно, разумеется, могло явиться из тумана в виду мыса Кабара, но для того, чтобы на борту этого судна оказалось письмо для Серпа Ивановича или для меня, Тимофея Лужина, младшего научного сотрудника СахКНИИ, должно было случиться слишком многое. Во-первых,