в виде «любви», т. е. диалога культур. Здесь это пока невозможно и Аввакум призывает к возврату к «вере» (renovatio, «возрождение») как конформизму и консерватизму. Протоцивилизации еще слабо связаны между собой, они существуют в виде разъединенных «язычеством» (родоплеменным миром) «островов». Естественно, что примирение с «халдеями» как диалог с их «культурой» может просто привести к размыванию ближневосточной культуры. Аввакумом эта перспектива осмысливается в образах внутреннего социально-политического раздора, который может привести к взрыву этноса, духовному «плену» и физической смерти. И главное для него даже не военный плен, а идейный (опасность ассимиляции). Тем самым он подчеркивает не только самобытность и уникальность культуры, но и ее слабость, ибо она принципиально несовместима с другими культурами. Он против не только «плена», но и существования культуры в виде «анклава». Лишь спасение культуры в критический момент и обязательная ее дальнейшая экспансия на всю ойкумену могут обеспечить ее достойное Бога существования. Заметим попутно, впервые так ярко в европейской культуре провозглашалась идея защиты культуры как исторического явления.

Но какой должна быть вера, иначе говоря, какова должна быть связь между Богом и человеком? В книге пророка делается существенный шаг вперед по пути формирования представления о «свободе веры» (Solo fide). База для его размышлений в древнееврейской культуре уже существовала, во многом в форме мессианства. У Даниила (9:24) говорится о «Помазаннике», или Мессии, который «запечатает грехи и загладит беззакония, и приведет правду вечную», у Иеремии (23:6; 33:16) отмечается, что имя Мессии будет «Господь – оправдание наше».

Но Аввакум явно видит в «вере» две формы. Это, с одной стороны, выработанная и оправданная веками система представлений, но с другой – «общение» с Богом напрямую, минуя любую церковную организацию. Стоит отметить, что Аввакум – единственный ветхозаветный пророк, который обращается к Богу, а не к Иудейскому народу. Во втором случае есть определенная опасность для культуры. Общение с Богом напрямую может привести к игнорированию церковной организации. Собственно, так и произошло в период европейской Реформации, когда один из постулатов М. Лютера (solo fide – только верой спасается человек) помог «снять» прежнюю церковную модель. Но Лютер увел верующих не только из прежних моделей, но, по сути, и из прежней формы идеологии. Аввакум не может себе этого позволить. Культура как «закон» для него свята, да и иной идеологии, близкой к иудаизму, родственной ему, в то время просто не существовало.

Он понимает, что «вера» – оружие, которое может стать опасным в неумелых руках. И поэтому он находит гениальный выход из этой ситуации. Он показывает, что именно вольное толкование веры, слишком эмоциональное и апокалиптичное толкование происходящих событий ведут к усталости от происходящего. Устами Бога он утверждает, что терпение и выживание возможно только потому, что у людей есть и всегда до последнего сохраняется возможность спастись за счет преданности идее («Богу»). Надо бороться с собственным пессимизмом и социальной апатией, а не клянчить у Бога индивидуального спасения. Он спасает еврейскую цивилизационную парадигму с помощью акцента на базовых идеях (Бог, Завет, промысел Божий и др.). Только в этом случае верующих не постигнет случайный «самострел», ибо спасение возможно только как коллективное деяние, и вера как оружие должна быть направлена на врага (халдеев). Да, в книге проводится идея индивидуального воздаяния (душа надменная не успокоится, а праведный своею верою жив будет – 2:1–4), и Аввакум настаивает на том, что надо каждому надеяться (этот индивидуализм впоследствии будет развит Новым Заветом), но доза индивидуализма должна быть разумной. Первое известное толкование книги Аввакума принадлежит членам Кумранской общины. Это не случайно – они ждали Страшного Суда, поэтому толковали книгу буквально и проводили параллели между вавилонянами и римлянами. Но христиане поймут его глубже. Апостол Павел приводит дословно слова пророка Аввакума об оправдании верою: «Праведник верою жив будет» (Авв. 1 : 17; Гал. 3 : 11; Рим. 1 : 17; Евр. 10 : 38). Наряду с этим в Деян. 13 : 41 цитируется изречение из Авв 1 : 5 (Посмотрите между народами и внимательно вглядитесь, и вы сильно изумитесь; ибо Я сделаю во дни ваши такое дело, которому вы не поверили бы, если бы вам рассказывали) как предостережение тем, кто отказывается от Божьего дара. Вера Аввакума послужит исходной точкой для сотериологии ап. Павла – учения о спасающей вере в Иисуса Христа (Рим. 1 : 16). Здесь надо отметить, что евр. слово эмуна (вера) означает не просто убеждение, а верность, преданность (от евр. аман – твердый, отсюда аминь – верно).

Если Христос впоследствии предложит субъективное оправдание (Рим. 4:6) как личное применение человеком к себе верою добродетелей, то Аввакум предлагает коллективное «оправдание». В религии одинаково необходимо и то, и другое – это две стороны одной и той же медали.

В целом же Аввакум настаивает, что вера есть не произвольный выбор людей и не их заслуга, а Божья милость, которой надо добиваться ежедневно. Тем самым в культуре ограничивается излишняя свобода личности и сохраняется педагогическая проблема воспитания и самовоспитания человека в алгоритмах определенной культурной модели. Это способствует созданию атмосферы социального оптимизма и предотвращает несколько опасностей: социальной революции, инокультурной ассимиляции и сползания в прежнее язычество.

Позиция пророка знаменует необходимость важного поворота в ветхозаветном сознании: человек должен освобождаться от корыстного отношения к вере. Снимался в какой-то степени и удар по провиденциализму.

Фактически Аввакум переворачивает ситуацию и видит отступничество не Бога от людей, а людей от Бога. Люди, как блудные дети,[3] должны вернуться к своему Отцу, и тогда он снова поможет им, как помогал и прежде. Вернуться всем вместе и по отдельности. Рождается характерное для религий утверждение, что истине надо доверять даже тогда, когда есть крупнейшие сомнения в ней. В этом самый важный смысл: зло порождается злом, род человеческий пожинает то, что посеял сам. Но это не значит, что промысла Божьего нет. Аввакум убежден в том, что исторические события определяются не слепым роком, а живым Богом Израиля. Конечно, Божье лекарство выглядело хуже, чем сама болезнь, и это заставляло пророка мучительно переживать (1: 5–17). Но Аввакум поверил, что народ не безразличен Богу и тот любит его, как отец любит детей, принял Божий план и для себя и для своего народа. Бог выступает в роли «врача», только врачуется не плоть, а дух. Это горькое лекарство, но другого нет. Культурный «иммунитет» можно повысить только так.

Понимание того, что Бог все же руководит историей, позволяет Аввакуму сложить молитвенный гимн (3: 2–19). В псалме используются средства традиционной древневосточной поэзии, в