говоря, другого выбора у нас тогда уже не было, и потому мы твердо продолжали служить делу мира и быть верными той стране, на которую десять лет работали в США.

Разведка, кстати, тем и притягательна, что она требует особого, неистребимого свойства характера, данного, скорее всего, Богом — склонности к своего рода авантюризму, и даруется это далеко не каждому смертному. Дальнейшее наше участие в разведывательной деятельности на стороне СССР стало уже не добровольным делом, а обязанностью, которую надо было свято выполнять. И хотя теперь мы совсем отошли от тайных дел и не относимся уже с таким восхищением к России, как раньше, мы тем не менее не сожалеем о том, что сделали для этой страны. Оглядываясь на прожитое, на чудовищные катаклизмы уходящего столетия, свидетелями и участниками которых нам довелось быть, трудно поверить, что мы дожили до конца противоречивой советской эпохи. Эпохи, которая войдет в историю человечества как неудавшаяся попытка построить справедливое общество. За эту идею мы как раз и боролись. И мы гордимся этим и продолжаем верить в нее, потому что не сомневаемся, что люди будут и впредь стремиться с совершенствованию жизни. Общественное развитие не должно остановиться. И кто знает, возможно, в Россию еще придет настоящий социализм и подлинная демократия. Надо только не забывать, что успех любого дела определяет не трибунная болтовня российских лидеров, которые кормят народ лишь одними обещаниями и заявлениями о том, что они, мол, все могут, но им мешают политические противники. России сейчас нужно созидание, а не транжирство и распродажа сырьевых ресурсов. И нельзя, на мой взгляд, забывать о моральной чистоте общества. Да, Россию надо как можно быстрее спасать, иначе ее драма может надолго затянуться…

— А ты помнишь, что говорил по этому поводу двадцать лет назад Гордон Лонсдейл? — перебила мужа Леонтина.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, внимательно глядя в ее светло-серые глаза.

— Гордон, как ты знаешь, был патриотом до мозга костей. Так вот, он говорил, что в России после Ленина негодные правители своими негодными методами постоянно и насильно заталкивали народ в «смирительную рубашку» испоганенного ими же самими социализма. Потому и оказался непрочным фундамент социализма, что в скрепляющем его растворе оказалось слишком много человеческой крови! Он считал, что в сердца россиян должен постоянно стучать пепел тех, кто пал жертвой Сталина — человека в галифе, сапогах и с трубкой в руке. Если люди забудут об этом, прощения им не будет. Никогда нельзя забывать, что «кулинары кровавых пиршеств» могут быть рядом с нами — этажом ниже или выше, что они ждут своего часа…

В девяностых годах Коэнов еще приглашали иногда выступить перед молодыми сотрудниками разведки, время от времени с ними консультировались, а затем из-за ухудшавшегося здоровья и преклонного возраста их стали постепенно отводить от всего этого. Они, конечно, особенно Леонтина с ее энергией и жизнелюбием, страдали сильно, но — ничего не поделаешь! Такова жизнь. В конце 1992 года, не дожив до восьмидесяти лет две недели, умерла Леонтина. Похоронили ее на Новокузнецком кладбище. После ее смерти Моррис долго находился в глубокой депрессии. Оставшись один, он потерял всякое представление о времени, запершись в своем закрытом для всех остальных мирке. Остатки жизни уходили на чтение любимых книг, которые еще как-то давали ему силы переносить одиночество. Иногда, правда, его навещали работавшие с ним в Нью-Йорке «атомные» разведчики Леонид Квасников, Анатолий Яцков и Юрий Соколов. Но в 1993 году неожиданно ушли из жизни сначала Яцков, вслед за ним Квасников.

Когда их не стало, и Моррис Коэн ощутил на своем плече прикосновение холодной руки смерти. Но она не испугала его: человеку, которому не раз доводилось сталкиваться с нею и в Испании, и на войне с фашистской Германией, и в английских тюрьмах, ничего уже не было страшно. Памятуя слова Мартина Лютера Кинга о том, что «если человек не познал, за что он готов умереть, его жизнь бессмысленна…», Моррис Коэн в последние годы начал заново перечитывать философскую литературу, задавшись целью основательно разобраться, почему идеи, за которые он боролся пятьдесят с лишним лет, и последние реальности, сложившиеся в России, так не поладили друг с другом.

Будучи человеком чрезвычайно скромным, он никогда не думал о славе, она сама пришла к нему, но, к сожалению, лишь после смерти. Это произошло 23 июня 1995 года, а через месяц Президент России издал указ о присвоении ему звания Героя Российской Федерации. За 75‐летнюю историю внешней разведки это высокое звание было впервые присвоено разведчику-иностранцу. Похоронили его рядом с супругой в Москве — на российской земле, на которой они вместе обрели свое последнее убежище и вечный покой.

А ровно через год звания Героя Российской Федерации удостоилась и Леонтина Коэн. Высокими наградами был отмечен труд ученых. За сравнительно короткий срок трижды Героев Соцтруда получили Игорь Курчатов, Юлий Харитон, Яков Зельдович, трижды лауреатами Госпремий стали академики Георгий Флеров, Абрам Алиханов, Исаак Кикоин и многие другие. Эти награды и звания вполне заслуженные. Однако долгое время существовала несправедливость в отношении тех, кто руководил работой по проникновению в тайны «Манхэттенского проекта», кто подпитывал ученых выверенной информацией — сведения от разведки шли регулярно и именно по тем вопросам, которые интересовали академика Игоря Курчатова. По его признанию, разведка обеспечила тогда пятьдесят процентов успеха создания отечественной атомной бомбы. И вот только теперь, через сорок семь лет, справедливость восторжествовала: указом Президента РФ от 15 июня 1996 года четырем разведчикам — Леониду Квасникову, Владимиру Барковскому, Александру Феклисову и Анатолию Яцкову — присвоены звания Героев России. Случалось, что ордена и медали в России получали коллективно. Но чтобы сразу дать Золотые Звезды целой группе разведчиков — такого в истории органов государственной безопасности еще не было!

Досье на тех, кто занимался атомной разведкой

На изломах судьбы

Имя советского разведчика Гайка Овакимяна стало сенсацией в США и в некоторых других странах Европы за полтора месяца до начала Великой Отечественной войны. В Советском Союзе оно тогда не упоминалось и было известно лишь узкому кругу посвященных лиц.

Гайк Овакимян родился в Нахичевани в 1898 году. В 1920‐м за участие в Ленинаканском восстании был арестован и осужден к длительному сроку заключения. Потом, когда началась советизация Армении, он был освобожден из тюрьмы и назначен секретарем республиканского Совнаркома. В этой должности он находился два года, после чего Гайка направили на учебу в Москву