И тогда мне в голову пришла мысль.

Я отправлюсь в Ирландию, найду себе коляску и вернусь домой с нашим ребенком. Не важно, мальчик это окажется или девочка. Если бы малыш был нашим собственным, мы бы все равно не могли выбрать пол, поэтому получится почти как если бы ребенок появился естественным образом.

Нужно было все тщательно распланировать.

Для поездки в Ирландию паспорт не требовался, но в аэропорту или самолете я больше рисковала привлечь нежелательное внимание, чем на пароме. Поэтому я решила ехать морем.

Джеймсу я сказала, что беременна и что сходила не к их с Наташей семейному врачу, а в клинику, где работают только женщины, – мне там больше нравится. Муж меня во всем поддержал и окружил лаской. И разумеется, искренне обрадовался приятной новости.

Я слезно просила его сейчас ничего не говорить матери. Сказала, что мне нужно время. Он согласился хранить секрет, пока мы не будем уверены, что все идет по плану. Через три месяца я сказала, что теперь хотела бы спать одна. Он с неохотой согласился.

Я прочитала все о симптомах беременности и вела себя соответственно. Отправилась к магазин театральных костюмов и заказала специальную накладку, чтобы имитировать выросший живот. Для роли важно, чтобы накладка хорошо смотрелась под ночной сорочкой, объяснила я. Моя просьба очень заинтересовала всех в магазине, и пришлось напустить побольше туману, чтобы они не вздумали прийти в театр и посмотреть на мою игру!

Наташа была на седьмом небе от счастья. Приходя к нам на еженедельный воскресный обед, она даже вызывалась помочь мне с тарелками вместо того, чтобы сидеть истуканом.

– Хелен, моя дорогая, дорогая девочка, ты не представляешь, как я счастлива, – сказала она, положив руку мне на живот. – Когда мы уже почувствуем, что малыш толкается, как думаешь?

Я ответила, что уточню в клинике.

Я понимала, что ко времени «родов» придется куда-то уехать. Это могло бы создать определенные сложности, но я справилась. Сказала Джеймсу и Наташе, что грядущее материнство отчего-то вызывает у меня тоску по приюту, единственному дому, что я помню. Джеймс захотел поехать со мной, но я сказала, что это путешествие хочу совершить в одиночестве. Да и на рынке антиквариата, которым он занимался, как раз наступила самая горячая пора, и мужу нужно было находиться в Лондоне. Я обещала вернуться через неделю – задолго до предполагаемой даты родов. Потребовались долгие уговоры, но в конечном счете меня отпустили.

На работе мне уже оформили декрет. Я была сама себе хозяйка и могла заниматься всем, чем душе угодно.

Я действительно поехала в приют, где порадовала сестер новостью о своей беременности. Все были счастливы, что я появилась именно сейчас: оказалось, что в больнице умирает моя биологическая мать и ей отчаянно хочется со мной хоть раз повидаться. Объясниться.

Я сказала, что не нуждаюсь в объяснениях.

Она подарила мне жизнь. Ладно. Больше мне от нее ничего не нужно. Только-только все наладилось.

Сестры и сотрудницы приюта были потрясены моим поведением. Вот она я – хорошая работа, состоятельный муж, красивый дом, сама готовлюсь стать матерью. Почему же я не могу проявить милосердие к бедняжке, которой в жизни и так не особенно везло?

Но я была непреклонна. Мне и своих забот хватало. Я собиралась отправиться в другую страну и украсть там малыша для себя, ребенка для Джеймса, наследника для Наташи Харрис. С какой стати я должна выслушивать путаные и основательно запоздавшие оправдания чужого человека?

Добравшись до паромного терминала на машине, я припарковалась неподалеку, надела парик, отвязала накладной живот и спрятала его в багажник. Я загодя приобрела дешевенький плащ, одеяльце и пупса, похожего на настоящего младенца. Теперь я была готова. В те годы камеры наблюдения встречались не так часто, но я все равно хотела подстраховаться: если поднимется переполох и ребенка начнут искать, никто не заподозрит женщину с младенцем, которая села на паром, следующий в Великобританию, – кто-нибудь наверняка вспомнит, как она приплыла оттуда более ранним рейсом. Я сидела на открытой палубе, обнимая куклу.

Одна или две женщины с детьми подошли ко мне, чтобы взглянуть на ребенка, но я извиняющимся тоном сказала, что она не любит чужих. Видишь, я уже думала о ней как о своей дочери.

До Россмора я добиралась автобусом, крепко прижимая к себе куклу. В городе было по-субботнему многолюдно – я шла вдоль Касл-стрит, пока не заболели ноги.

Заодно кое-что купила: тальковую присыпку, пеленки, кремы от раздражения. В этот раз у магазинов снова стояло много колясок. Кто-то бы сказал: простодушные, доверчивые люди в безопасном городе. Я с этим была не согласна. Я бы назвала их преступно беспечными, нерадивыми родителями, не заслуживающими иметь детей.

Требовалось соблюдать осторожность.

Автобус, на который я должна была попасть, уходил в три. Дорога до парома занимала два часа. Ребенка следовало забрать перед самым отходом автобуса, не раньше, не стоило оставлять властям время на поиски.

Странное дело. Я могла бы в деталях изобразить всех людей, которых увидела в тот день на оживленной улице. Там был старый священник, такой, знаешь, в сутане – это что-то вроде черного платья до пят, раньше они все так одевались. И он пожимал руку каждому встречному. Было похоже, что половина города отправилась по магазинам, все друг с другом здоровались. Я стояла на ступенях гостиницы «Россмор», когда увидела коляску с младенцем. Он тихонько себе спал, а к ручке коляски был привязан за поводок маленький йоркширский терьер. Я перешла дорогу, и все свершилось за считаные секунды: пупс отправился в урну, а у меня в руках оказался ребенок, завернутый в мое одеяльце. Глазки младенца были плотно закрыты, но я слышала, как его крохотное сердечко бьется рядом с моим. Появилось ощущение правильности происходящего. Словно так и было суждено. Словно каким-то непостижимым образом святая Анна привела меня к этому ребенку.

Я зашла в автобус и бросила последний взгляд на Россмор. Автобус, подпрыгивая на ухабах, довез меня до парома, и я вместе с дочерью поднялась на борт. Наверное, я была уже очень далеко, когда поднялась тревога. Да и кому бы могло прийти в голову обыскивать паромы? К тому времени, когда в Россморе поняли, что имеют дело со злонамеренным похищением ребенка, я уже благополучно сидела в своей машине.

Я сделала то, что планировала: заполучила ребенка.