добр, не то что моя мама, которой нет со мной». А ветерок ответил: «Это твоя мамочка просила обнять тебя». Девочка пошла на луг, собирать красивые цветы, и пошел летний мягкий дождик… ты любишь дождик?

– Очень!

– Вот, и моя знакомая девочка тоже любила. И дождик сказал ей: «Это слезы твоей мамочки, которая проливает их, скучая по тебе».

Даня сглотнула и кивнула. Мария положила ладонь ей на лоб.

– А потом девочка долго шла обратно и притомилась. Вдруг раздался голос сверху: «Детка, подними голову!» Девочка послушалась – и увидела над головой яркое, сочное яблочко. «Твоя мама попросила угостить тебя», – сказала яблоня. И, когда девочка шла домой, стемнело, и яркая звездочка озаряла ей путь. Девочка крикнула: «Спасибо, звездочка, что светишь для меня!» А звездочка ответила: «Это твоя мама попросила посветить тебе. Она каждую секунду заботится о тебе, даже если она очень-очень далеко».

– Понимаю, – с серьезным видом кивнула Даня. – Мне надо заснуть и все как следует обдумать.

– Конечно. Доброй ночи, малышка. – И Мария, поцеловав девочку в лоб, ушла.

Глава 27

– Куда теперь думаешь? Сюда дочку перевезешь? – спросил Крячко – Не к Вестерман же в особняк ехать.

Счастливый пожал плечами и подбросил еще поленце в буржуйку:

– Не знаю. Здесь не очень удобно, конечно, с ребенком, да и в глаза будем бросаться… пока не думал.

– Ну а так-то ты по-прежнему на Климашкина зарегистрирован?

– Вроде бы да, кто ж меня выпишет, у меня там доля в собственности… – Счастливый вдруг сообразил: – Да ладно. Станислав Васильевич, вы серьезно?

– А отчего же нет! – с воодушевлением змея-искусителя сказал Крячко. – Подумай сам: как ты один, с ребенком, к тому же девочкой, будешь тут зимовать?

– Не знаю, – признался Даниил, – правда не знаю.

– А если кто-то из твоих Ален-Ань заявится? Отстреливаться станешь? – продолжал наступление Станислав.

– Да что ты, в самом деле, пристал к парню? – возмутился Гуров.

Крячко возразил:

– Ничего я не пристал! Я забочусь. Мне ребенка жалко. Я поговорил с девочкой. Для нее, можно сказать, психологическая травма, что неполная семья. Ей что нужно?

– Что? – с интересом спросил Даниил.

– Полная семья нужна, – уверенно заявил Станислав. – Так что завтра я вас обоих отвожу на Климашкина.

Даниил, покусывая губы, чтобы не расхохотаться, спросил, доверительно понизив голос:

– Станислав Васильевич, признайтесь. Это вам до сих пор охота поквитаться с моим папой?

– Еще как, – от всего сердца признался Крячко.

– Тогда давайте сделаем дедушке общий царский подарок на Новый год. Мне кажется, зрелище, которое вы увидите, вознаградит вас за все.

– По рукам, – с воодушевлением согласился Крячко.

Глава 28

– И все-таки редкостный мерзавец этот твой Счастливый, – заметил Гуров.

Он разбирал елку – занятие, которое не вызывало у него ничего, кроме раздражения.

Мария, которая, закинув бесконечные ноги на спинку кресла, придавала с помощью пилки маникюру особую, только ей одной видимую законченность, благодушно попросила:

– Лева, оставь человека в покое.

– Не оставлю. У меня к нему свои, отелловские претензии.

– Оставь ты свои глупости, – задушевно посоветовала Мария, и все-таки Лев Иванович не мог не заметить взгляда, который жена бросила на новое украшение гостиной.

Под Новый год улыбчивый курьер из реального «Ди-Эйч-Эль» доставил сверток, в котором оказалась картина, исполненная маслом: дивная птица, лишь отдаленно напоминающая сову, с переливающимися перьями, в которых отражались все красоты мира, в которой непостижимым, но четким образом угадывались глаза, взгляд, черты Марии. Вместо подписи автора внизу было выведено четким, узнаваемым почерком: «Спасибо за сказку про Маму». Что это была за сказка и за что спасибо – Мария признаваться отказалась.

– И потом, что значит «оставь»? – недовольно спросил Гуров, потихоньку оставляя опостылевшее занятие и подсаживаясь к столу. – Ишь, либералы какие. А меня кто-нибудь пожалеет? Папаша Счастливого сейчас попортил мне крови не меньше, чем в студенчестве. Сынок, его достойный отпрыск, никак не определится, на чьей он стороне…

– Да брось ты свои психологические этюды, – посоветовала жена уже с нетерпением, – ты с ними даже меня несколько заколебал. Что до Даньки, то что вообще может хотеть этот убогий, помимо того, чтобы его все оставили в покое? Никак не угомонишься, точь-в-точь Стас со своими детскими обидами.

– Ах, Стас, значит… а ты знаешь, например, что они расписались?

– Кто? С кем? – испуганно переспросила Мария, перестав пилить ногти.

– Счастливый-младший со своей девой-потрошительницей.

Мария некоторое время молча смотрела на мужа, пытаясь понять, не шутка ли сказанное им. Получив уверение в том, что ни минуты не юмор, она всплеснула руками и с восхищением сказала:

– Во дает. Прямо вот так. Правильно говорят, жизнь богаче всяких схем… прям трогательно! Прям материала на полсериала, или… – Она задумалась, пощелкала пальчиками. – О, точно! На хеппи-энд для фильма «Брошены и забыты».

– Смейся, смейся, – поощрил Гуров хорошее настроение супруги. – Скажи спасибо, что теперь не мы с этим делом валандаемся. А то сидел бы сейчас здесь Станислав, уничтожал запасы спиртного и закуси, а заодно и скандалил. Ведь в лице Счастливого лишились свидетеля, причем ключевого.

– Почему? – удивилась Мария, но тотчас спохватилась: – Ах, ну да. Муж, и все такое… Ну, хорошо, а как же письма папе? Он ведь в них много чего рассказал.

– Письма? А, ну да. Утверждает, хлопая честными глазками, что в полном делирии писал.

– И застенчиво улыбается? – уточнила Мария.

– Точно. В полный отказ пошел. И что удумал, мерзавец: теперь утверждает, что левша с рождения и почерк, мол, не его. Кроме нас со Стасом никто не слышал, что у него обе руки одинаково работают.

Отсмеявшись, Мария помрачнела:

– Слушай, не разочаровывай меня в людях. И Вестерман что, туда же? В отказ?

– Вот здесь все отменно, – успокоил супруга Гуров. – Что ты! Зоя, теперь Счастливая, прямо молодец, ничего не отрицает, во всем сознается. Она полна раскаяния, смирения и активно сотрудничает со следствием, рассказывая, как ошибалась и как обязательно исправится… Ну, подельников и заказчиц не называет, якобы опасаясь за жизнь свою и семьи. Ну и с учетом того, что на ноги поднята половина адвокатского корпуса и немалая часть общественности – женской, разумеется, – дамочка имеет все шансы получить минимальный срок.

– И это сколько?

– Не знаю, суд решит. Формально – лет восемь-десять.

– Нда-а-а-а… тоже немало, – заметила Мария. – Ну а как там Данечка?

– И с той все хорошо. Учится на дому, правда, но очень хорошо, на пятерки. Папа на нее надышаться не может. Осваивают английский, начали немецкий. Ездит на иппотерапию – ну и к маме на свидания. Очаровательный ребенок, весь