Шрифт:
Закладка:
— Бонапартисты, что с них взять.
— Ни стыда ни совести, — подтвердил более образованный Моня. — А вот, Иловайский, коли мы тебе всё кладбище перекопаем, нам медаль дадут? За заслуги перед Отечеством…
— Всё перекопаете, скажите «спасибо», если не расстреляют, — строго осадил я. — Нам там потом не картошку сажать, думать же надо.
— Расстрел что-о, тьфу! — не слушая меня, дружно отмахнулись упыри. — Вот ежели в Сибирь сошлют, оно куда как неприятнее. Там, говорят, в морозы лютые земля как камень промерзает и покойников хоть кайлом долби, а толку? Ни одну могилку не вскроешь, ни в один гроб греться не влезешь, так уж лучше расстрел. Всё из огнестрельного оружия… Тока ты нас заранее предупреди, чтоб мы хари умыли и чистые рубахи надели.
— Э-э, не проблема. — Я доразлил по стопкам остатки уже второго штофа и, видя, что беседа уходит не туда, попытался вернуться на прежнюю тему. — Давайте начнём с малого. Вы просто найдёте мне три могилы, отмеченные вот тут на карте крестиками, а в нужном месте я уже сам пороюсь.
— Дык чё ж тут гадать-то… Две могилки прямо, а третья с разворотом. Вот дерево, вот лес, а вот… загогулина нереалистичная обрисована. Всё криво-косо, сикось-накось, руки бы оборвать Рафаэлю галльскому за энти безобразные художества! Ну не дано человеку в один прилив против ветра пожар тушить, дык неча и штаны расстёгивать… — витиевато опустил неизвестного французского оккупанта практически трезвый Шлёма. Потом посмотрел на собрата, икнул и безмолвно рухнул под стол.
— Всё, готов. Абзац котёнку, не умеет пить, — чуть виновато пожал плечами Моня и плавно сполз туда же.
Я остался один, в компании двух тощих типов студенческого телосложения и пьяного ёжика, продолжающего окутывать себя табачными кольцами. Ну, молодёжь, кем бы она ни была (начинающими вампирами, колдунами-первогодками, вурдалаками-самоучками), вела себя тихо, посасывала через соломинку зелёную жидкость с убойным ароматом полыни и на меня внимания не обращала. Бурдюк с иголками вроде тоже, не факт, что он вообще и разговаривать умеет. Сам кабатчик, дважды подав нам водку, пропал бесследно, ни слуху ни духу. Но вот только стоило мне встать, как он мигом возник у стола, криво улыбаясь и подмигивая:
— Плати, казак!
Я незаметно пнул ногой сначала Моню, потом Шлёму, потом наоборот, но толку ноль — оба находились в состоянии абсолютной недобудимости, хоть ажурной резьбой их покрывай или кубачинской чеканкой, даже не почешутся.
— Сколько?
— Да денег не надо, давай чего обещался.
— В смысле? — осторожно уточнил я.
— Ну дружки твои заранее предупредили, что платить по-иному будешь… Языком!
Я окончательно ничего не понял. То ли от меня ждут мытья посуды языком, то ли отдать его на отрезание, то ли вылизывания чьей-нибудь…
— Да ведь весь Оборотный город слыхал, как ты от Хозяйки «всё, что хотел, получил», так теперь про то и расскажи, коли обещал! Даром, что ли, водку-то жрали?! Ну как она… безо всего, хороша, а? Груди-то каковы? — Кабатчик сглотнул розовую слюну. — А сама в постели небось стонет так сладко? О-о-а-а! Да, потискал, поди, на славу, за всё да по-всякому, и…
Уж не знаю, сколько в нём было весу (крупный мужик, кулак я отшиб здорово), но этот похотливый мерзавец от одного удара в ухо перелетел через студентов и всем задом прилип к спине ежа! Вопль был такой, что мои упыри проснулись.
— Иловайский, мать твою! На минуту одного оставить нельзя, ты чего творишь?!
— Я чего?!! Ах вы…
— Ша! Линяем отсель, покуда не замели, а все потом друг дружку придушите. — Бледный Моня с трудом оторвал меня от Шлёмы и вытолкал нас взашей из гостеприимного заведения. Оно очень вовремя, так как кабатчик визжал по нарастающей, за нашей спиной уже начинала лопаться стеклянная посуда.
Мы рванули не оглядываясь…
Следом выбежал обезумевший пьяный ёжик, с явным удовольствием, хоть и нетрезвыми зигзагами унося на своих иглах изощрённо матерящуюся добычу. Я так понимаю, что ни о какой оплате речь уже не шла, у хозяина появились другие, более насущные проблемы. Ну они у кого угодно были бы, в таком весёлом положении даже мой дядя верещал бы самым неподобающим образом, а ведь он настоящий казачий генерал! В мою дурную голову накрепко втемяшилась дебильная мысль о том, что даже генерала можно довести до белого каления таким количеством иголок в задницу…
— Куда бежим-то?
— Из города!
— А шагом нельзя?!
— Можно, — подумав, остановились упыри. — В самом деле, чё ж теперь спешить-то? Дело сделано, погони не будет, можно и прогулочным шажком пройтись, вразвалочку, на лавочке посидеть, чайком побаловаться.
— Это лишнее, — твёрдо отмёл я. — Давайте наверх, меня Прохор ждёт.
— В один момент! — разулыбались ребята.
И действительно, к крепостной стене мы вышли буквально минут за десять — пятнадцать. До арки тоже дошли без проблем, бес-охранник даже не пытался сотворить какую-нибудь гадость и пальнуть в спину. Дальше дорога была уже знакомая, мы вышли к тем самым ступенькам, по которым я спускался в Оборотный город в первый раз. Теперь уже кажется, что всё это было безумно давно…
Сразу вспомнилась та дикая скачка на арабском жеребце, старая нищенка, «завернувшая» мою дорогу, пробуждение на могильном камне, ржавый нож у моего горла, жуткое завывание чумчар. Конечно, яркие события тех дней изменили меня и полностью перевернули всё мировоззрение.
Словно бы плевок бабки Фроси, случайно угодивший мне в глаз, неожиданно настолько расширил горизонты, что теперь всё вокруг стало состоять из сплошных вопросов. Почему существует этот город? Кто его создал и как Господь такое терпит? Не иллюзия ли всё это? Позволительно ли православному человеку вообще заговаривать с нечистыми? Так ли хороша эта самая Катенька, раз она тут живёт и работает, а меня фактически выгнала ни за что ни про что?!
Вот ведь как бывает в детстве, когда ты совсем маленький, то твёрдо уверен в том, что маменька знает всё на свете, только спроси. Спрашиваешь, почему вода мокрая, почему ветер дует, почему огонь жжётся, почему старшие сестрицы меня с собой в баню не берут — мама даст подзатыльник, и вроде всё ясно. То есть жизнь легка и понятна!
Сейчас спрашивать не у кого. Маменька далеко, дядя ближе, но что он знает? А рядом только два «друга»-упыря и сплошные душевные метания. Как говорится, не судьба сок пить, неча
