А я семь верст должен киселя хлебать и вместо вас осматривать больного.

— Так ведь прошло всего два месяца. Контрольный осмотр полагается через квартал.

— Въелся в нас, понимаешь, этот формализм. А чтоб по-человечески, не через квартал, а когда надо? Руки не доходят. — Понимая, что упрекает хирурга напрасно, Корзун уже более примирительно сказал: — Ладно. Сам съезжу. Интересоваться судьбой больного должен в первую очередь тот, кто оперировал.

— Рановато вы приехали, Иван Валерьянович, — улыбнулся хирург. Неподходящее сейчас время для охоты.

— А при чем тут охота? — насторожился Корзун.

— Дербеня-то у нас егерь.

— Ну и что?

— Могли бы удовольствие получить.

— Я приехал делом заниматься, — вздернул плечо Иван Валерьянович. — И ваши намеки совсем не к месту. Скажите лучше, где искать Дербеню.

— Скорее всего — в лесничестве.

Полистав все же больничную документацию, Корзун поехал в местное лесничество. Дербеня был там. С жаром стал звать Ивана Валерьяновича к себе:

— Думал, вы уж и забыли, что есть такой Дербеня, — радовался он. — Я рассказывал жене, как вы меня от килы спасали. То-то будет рада повидать вас.

Жил Дербеня на околице Полеванова. Едва подъехали, он выскочил, торопливо открыл ворота и жестом показал, куда ставить машину.

Корзун огляделся и не без зависти подумал: «Крепко живет мужик!» Дом из смолистых сосновых брусьев. Шиферную крышу венчает конек из оцинкованного железа. Оконные наличники и крыльцо в резных украшениях. Рядом с крыльцом конура — из нее доносилось злобное урчание. Тут ничуть не страшась грозного соседства, рылись в земле куры. Иные грелись, закатив от наслаждения глаза, в уютно насиженных ямках и не очень-то спешили на зов большого и пестрого петуха, когда тот принимался скликать свой пернатый гарем. У сарайчика, рядом с корытом, лежала упитанная хавронья. Ко двору примыкал отгороженный низким заборчиком садик-пасека: там в три ряда стояли ульи.

Вошли в дом. Не знай Иван Валерьянович, к кому приехал, он все равно определил бы, что хозяин имеет прямое отношение к охоте. На стенах висели развесистые оленьи рога, на полу перед диваном распростерлась кабанья шкура. Привлекла внимание картина: нетронутый уголок лесной пущи. Корзун не очень разбирался в живописи, но и он отметил, что картину писал не дилетант, а профессиональный художник. Видно, было за что отблагодарить егеря.

— Ну как вам у нас? — спросил Дербеня.

— Знаете, как в музее. Особенно эти рога.

— Какие вам больше нравятся?

— Сразу не скажешь.

— Берите, Иван Валерьянович, на выбор.

— Что вы! Это же редкость. Да у меня и денег таких при себе нет.

— Какие деньги? Вы что, обидеть меня хотите?

— Спасибо, коли так.

Вошла жена Дербени, моложавая, полная и довольно привлекательная женщина. Да еще, видно, принарядилась ради гостя. «С такой, — подумал Корзун, — больше тревог, чем покоя».

— Моя жена Настасья… Анастасия Петровна, — поправился Дербеня и добавил: — А это, Настенька, мой исцелитель Иван Валерьянович Корзун. Я тебе о нем говорил.

— Здравствуйте, — подала руку хозяйка. — Вы извините, я на минутку отлучусь. Гостей надо привечать не только добрым словом.

— Давай, Настенька, уж похлопочи.

— Да что вы беспокоитесь, Павел Васильевич, — проводив хозяйку долгим взглядом, сказал Корзун. — Я, собственно, ненадолго. Заехал узнать, как вы себя чувствуете.

— Спасибо. Грех жаловаться. Все теперь в порядке.

— Посмотреть все-таки надо. Прилягте на диван…

После осмотра Корзун сказал:

— Что ж, действительно все в порядке.

— Пока моя хозяйка собирает на стол, покажу я вам свое пчелиное хозяйство. Вы не увлекаетесь этим делом?

— Все недосуг.

— Не говорите так. У человека всегда найдется минутка для любимого занятия. Вот, например, пчелы. Кроме пользы, ничего от них нет, — Дербеня вышел в сени и тут же вернулся с приспособлением, которое напоминало широкополую шляпу со свисающими сетчатыми полями. — Надевайте.

Во дворе водитель обхаживал «Москвича».

— Вот сюда пожалуйте. — Подойдя к ближнему улью, Дербеня снял крышку и поднял лежавшие под ней защитные планки. Дымокуром отогнал пчел, скопившихся на верхних планках рам. Выбрал раму потяжелее и показал Ивану Валерьяновичу на свет. Несмотря на то, что соты были покрыты тонким слоем белого воска, они горели на солнце, как янтарь.

— В этом году, Иван Валерьянович, думаю получить не меньше чем по пуду на улей. Как считаете, стоящее дело?

— Пожалуй. Как только выйду на пенсию — обязательно займусь пчеловодством.

— Будете подгонять под пенсию — ничего у вас не получится. Это дело такое. Требует, чтоб его любили, а не поркались от скуки. Пойдемте в хату. Там, поди, у Настеньки уже все готово, — Дербеня, не торопясь, закрыл улей, снял сетку и, довольный собою, махнув по пути рукой водителю, неспешно направился в дом.

Стол был накрыт. Среди тарелок со всякой снедью выделялись небольшие глиняные горшочки, запечатанные бумажными листами. В центре стоял запотевший графинчик с багряно-красной наливкой. Дербеня принялся разливать ее по рюмкам.

— Мне не надо. Я за рулем, — закрыв ладонью рюмку, сказал водитель.

— Да здесь же никакого ГАИ.

— Не надо принуждать, — рассудил Корзун. — Порядок, он везде порядок, даже за обеденным столом.

— Нет так нет, — согласился Дербеня. — За встречу.

Когда Корзун чокался с хозяйкой, она посмотрела на него так, что у Ивана Валерьяновича захолонуло сердце.

Закусили ветчиной, солеными боровичками. Наконец хозяйка пододвинула гостю горшочек:

— Отведайте нашего кушанья. Вы такого не пробовали даже в ресторане.

— Что же это, если не секрет?

— Вы сначала попробуйте.

Корзун снял ножом бумажную корку и принюхался. Первое удовольствие выразил неопределенным звуком, в котором угадывалось: «Ч-черт». Попробовал.

— Картошка с грибами, — не то спросил, не то высказал свое заключение.

— Верно, — ответила хозяйка. — Только это еще не все. Не будем вам голову морочить. Тушеная картошка с лосятиной и белыми грибами. Когда я работала официанткой в ресторане, там по особым случаям готовили такие блюда. Вот я и решила… Мой Павлуша ничего другого знать не хочет. И только в горшочках.

— У Павла Васильевича вообще вкус, — многозначительно произнес Корзун, с удовольствием принимаясь за еду.

Дербеня, не переставая жевать, горделиво покосился на свою Настеньку: мол, в чем-чем, а в женской красоте он разбирается. Та зарделась и потупила глаза.

— Хозяйственный вы человек, Павел Васильевич, — вел свою линию Корзун.

— Штука не хитрая, было бы умение, — согласился Дербеня. — Нельзя быть жадным. Если ты к человеку с душой, то и он к тебе с душой. К примеру, я попал к вам в больницу. Вы сделали мне операцию. Вернули мне здоровье. А что значит здоровье? Здоровье — это все. Нет его, здоровья, и ни за какие деньги ты его не купишь. Так могу я не отблагодарить своего дорогого доктора? Да я ему