– Это тогда начались припадки, да? Когда… Кароль якобы расстреляли?

Его пальцы разжались. Вера вытянула из руки нож, встала, открыла окно и выбросила в пропасть. Испытав облегчение, она вернулась, притянула Даниеля к себе, прижав голову к своему животу.

– Все хорошо, слышишь? Все позади. Ты не одинок. Я с тобой.

Он не ответил.

– Я люблю тебя и буду твоей женой, – добавила Вера, гладя его волосы.

– Я не имею права портить тебе жизнь. Ты можешь отказаться. Хуже жениха и не придумать. Похоже, есть такие люди, с печатью проклятия. Я один из них.

– Глупое суеверие. Ты очень переутомлен. Это все дом, его стены душат тебя, – мягко заговорила Вера, точно с ребенком, вспомнив, что в Питере целый год проработала детским психологом. – Уедем отсюда?

– Завтра же… – На его лице было неподдельное отчаяние. – Если бы я знал, куда заведет меня жажда помешать ей продавать нашу коллекцию!

Вера сняла с него очки, нежно гладя по щеке. Любить человека, которого подозреваешь в убийстве! Да какой же он убийца? Она закрыла воду, выдернула из ванны пробку, довела Даниеля до постели и в темноте раздела. Они тесно прижались друг к другу под одеялом, как дети. Некоторое время Вера сопротивлялась сну, боясь, что кто-нибудь прокрадется к ним, чтобы причинить зло. В ней вдруг проснулся материнский инстинкт, она поклялась защищать Даниеля и не давать в обиду никому, даже Эмилю. Она смотрела, как он спит, трогательно посапывая, любовалась его тонким профилем, поглаживая по небритой щеке. Последней мыслью было: «Разве можно спать так невинно, если ты убийца?»

Глава 14. Второй не смог проснуться, и их осталось восемь

Суббота, 8 апреля

Веру разбудил визгливый женский крик.

Она открыла глаза, обнаружив, что уже достаточно светло. Выпуталась из одеяла, аккуратно сняла с себя руку крепко спавшего Даниеля и потянулась за часами к стеклянному столику у изголовья. В коридоре затопали и захлопали дверьми. Электронный циферблат показывал десять.

Натянув джинсы и любимый желтый свитер, Вера, крадучись, вышла.

Их комната располагалась почти на углу восточного крыла, остальные спальни лежали вдоль южной стены, которая заканчивалась ресторанным комплексом и бильярдной. Вера обошла лестницу, нырнув в коридор с пятью или шестью дверями. Одна была открыта, возле нее стояли Эмиль, Оскар и Сильвия в роскошном пеньюаре и с полотенцем на голове. К стене жалась горничная, у ее ног растеклась оранжевая лужица свежевыжатого апельсинового сока, валялись поднос и разбросанная посуда.

Эмиль черной тенью нарезал странные круги, глядя себе под ноги, приближал нос к стенам, кадкам с пушистыми дипсисами, трогал колонны и рамы. Потом он подошел к соседней двери и принялся в нее барабанить.

– Ксавье, откройте, – громовым голосом позвал Эмиль. – Или мне придется выломать дверь.

В спальнях двери были не дубовые, старинные, а тонкие, с молдингами, выкрашенные в белый.

Сильвия добавила пару коротких ударов ладонью и позвала:

– Ксавье, открой!

Когда Вера подошла, тот уже отпирал замок. Он вышел бледный, как бумага, волосы взъерошены, одет в лиловую шелковую пижаму, застегнутую не на те пуговицы, одна нога в тапке, другая – босая. И только его усы сохраняли достоинство и прямую линию. Он с силой сжимал ручку двери, подбородок держал высоко поднятым, будто римский император, и постоянно шмыгал носом.

– Что вы так расшумелись? – выговорил он, акцентируя каждый слог. И речь его казалась странной, как у пьяного, который силится выглядеть достойно в глазах окружающих. Думая, что делает это незаметно, он спрятал босую ногу за обутой.

– Позвольте мне пройти в вашу комнату. – Эмиль попытался ладонью отстранить Ксавье. – Почему вы так долго не открывали?

– Я был в душе.

– Здесь шум, гам, крики. Вас не интересует, почему?

– Я был в душе! – с нажимом повторил Ксавье, не пуская Эмиля.

Сильвия стояла в стороне, по ее непроницаемому лицу ничего нельзя было понять. Она страшно раздражала Веру этим – ее невозможно прочесть, ничего во внешнем виде, кроме королевского величия.

Она обернулась на соседнюю дверь, которая была распахнута. Возле по-прежнему дрожала Дениз. Заглянув в комнату, Вера ахнула – на полу у кровати ничком лежал дядя Филипп. Мертвый. Его тело утопало в темной луже крови, успевшей подсохнуть по краям.

Ксавье все еще перегораживал Эмилю дверь в свою комнату. Но тот долго вежливость проявлять не стал, ткнул упрямца ребром ладони куда-то под основание шеи – Ксавье сложился пополам, зажал обеими руками нос и, согнувшись в три погибели, понесся к ванной.

Эмиль повернулся ко всем, кто стоял в коридоре, и велел не пересекать порога. Он обошел спальню, сбросил на пол подушки и покрывала, оглядел стены, стеклянный столик, на котором были свалены вещи Ксавье и большая упаковка влажных салфеток. Достал телефон и начал фотографировать все подряд.

Из ванной доносились стоны.

Сильвия не выдержала и прошла мимо Эмиля к сыну, которому явно была нужна помощь. Вера скользнула за ней. Ксавье стоял, наклонившись над раковиной, и зажимал нос ладонью, между пальцами текла кровь, ее уносило в слив с водой, белая чаша забрызгана розовыми и бордовыми каплями. Сильвия протягивала ему полотенце. Ксавье выключил воду, взял полотенце и прижал его к носу, запрокинув голову.

Эмиль зашел следом, подцепил двумя пальцами крышку корзины для грязного белья, ухмыльнулся с видом комиссара Коломбо, нашедшего улику, и перевернул ее.

Из корзины посыпались окровавленные полотенца, рубашка, платки, салфетки, клочки туалетной бумаги.

– Это любопытно, – он посмотрел на всех, приподняв бровь, – если учесть, что в соседней комнате лежит труп в луже крови.

Ксавье, казалось, был удивлен, он медленно отнял от лица полотенце, из носа к усам потекли две красные струйки. Он отер их кончиками пальцев, а пальцы о полотенце.

– У меня всю ночь шла носом кровь! – выпалил он, повернулся к матери, изумленно глядящей на него, и повторил жалобно: – У меня всю ночь шла носом кровь!

– Вы мучитесь носовыми кровотечениями? – спросил Эмиль. – Как давно?

– Достаточно! – Он повернулся к Сильвии, веско добавив: – Мама, ты же знаешь!

– В чем причина? Кокс? – сыпал вопросами Эмиль.

– Нервы! – взвизгнул Ксавье, утирая лицо, и бросил короткий опасливый взгляд на возвышающуюся над ним мать, которая стояла с тем же непроницаемым, холодным выражением лица и смотрела на него, поджав рот.

– Это покажет анализ крови, который мы обязательно сделаем по прибытии в Париж. Когда началось? – Эмиль окинул взглядом вываленное на пол белье и мусор.

– Еще в университете! – со стоном проговорил Ксавье, страдальчески изогнув брови, но, перехватив укоризненный взгляд Эмиля, опомнился: – Около