и передовой, и долгих поездок по загубленным прифронтовым дорогам. Значительно побитая, пораненная, со следами от осколков и пулевых пробоин, исчерпав весь свой боевой ресурс, она, как инвалид, испытавший в суровую годину немало лишений, была списана в тыловую часть, где предполагалось, что ее судьба будет не столь обременительной.

Швырнув недокуренную самокрутку на обочину, Свояк вышел на середину дороги и принялся энергично размахивать руками, призывая водителя остановиться. Тот, не сбавляя скорости, мчался прямо на него, а когда, казалось бы, столкновения не избежать, резко вывернул в сторону и остановился:

– Чего стоишь, славянин?! – рассерженно выкрикнул водитель, рябой солдат лет тридцати. – А если бы кузовом зацепил? Одно дело на фронте гибнуть, другое дело – под машиной! И не обидно тебе?

– Было бы обидно, земляк, – легко согласился Свояк, обезоруживая водителя широкой располагающей улыбкой. – Подкинь до города. Вот так надо! – рубанул он себя по горлу.

– А что за нужда такая? – несколько тише и примирительнее поинтересовался водитель.

Жестковатые черты лица как-то сами собой размякли, глубокие морщины у глаз помалу разгладились, в голосе прозвучало искреннее сочувствие.

– Женщину хочу свою увидеть, к ней еду. Возможно, что последняя ноченька у меня с ней.

– А дальше на фронт, что ли?

– Все так. Кто знает, как там сложится… А там будет что вспомнить, и помирать не так страшно.

– Пойми, ты, нельзя нам посторонних подвозить, – едва ли не в отчаянии выкрикнул водитель. – Неужели не знаешь, что тут делается? Только на прошлой неделе три машины из леса бандеровцы расстреляли.

– Послушай меня, уж не за бандеровца ли ты меня принял? Разве стал бы я руками на дороге размахивать? Пристрелил бы тебя вон там, на крутом повороте, где ты скорость сбросил. Оттащил бы твой труп в лес, а сам бы за руль сел. А потом ведь я не за просто так.

– Черт с тобой, садись! – сдался водитель, принимая весомость аргументов. – Полезай в кабину. Документы у тебя в порядке?

– А то как же? В полном! – заверил Свояк, распахивая дверцу кабину. – Лучше не бывает!

– Когда через КПП будем проезжать, я скажу, что ты мой земляк. Ну имею же я право земляка подбросить!

– Спасибо тебе, земеля, – ответил Свояк. – И вот на тебе за понимание, – протянул он деньги.

– Это много, – внимательно посмотрел он на Свояка. – Этих денег до Берлина бы хватило… не будь войны.

– Подруга-то есть?

– А то как же? Не без того, вот как раз от нее еду. Выдалось пару часов, должен успеть в гараж машину загнать.

– Видишь, как ты меня прекрасно понимаешь. Купи ей там чего она хочет. Тут даже на пирожное хватит.

– Ну ты даешь, парень, – забрал водитель деньги и, уложив вдвое, упрятал в нагрудный карман. – Вот только где сейчас пирожное-то взять?

Контрольно-пропускной пункт, выставленный перед городом, миновали без особых проблем. Водитель грузовика успел примелькаться, и, едва он притормозил, как дежурный сержант махнул рукой, отдавая команду поднять шлагбаум.

Водитель широко улыбнулся:

– Вот это и есть мой земеля. На соседних улицах в Воронеже проживали. Надо же, как бывает, там не встретишь, а здесь по пять раз в день бывает видимся.

Миновали окраину, где вольготно с большими огородами размещался частный сектор, и покатили через центр.

– Останови здесь, – подсказал Свояк, когда выехали в Пасечный район. – Мне отсюда недалеко.

– Как скажешь, – задорно отозвался водитель, прижавшись колесами к бордюру.

– Авось свидимся, – произнес Свояк и, открыв дверцу, спрыгнул на асфальт.

Подождал, пока грузовик скроется за поворотом, а потом уверенным шагом заторопился по темнеющей улице. Немногочисленные прохожие, озабоченные собственными мыслями, лишь вскользь бросали взгляды в его сторону и торопились по своим делам. Прошел мимо здания с разбитой стеной (через проемы видна полоска света – люди обживали этажи) и затем повернул к скверу, пустынному в вечерний час. Дошел до скамейки, спрятавшейся в глубине акаций, присел на нее и вытащил из кармана пустой коробок спичек, в котором лежала коротенькая записка. Уверившись, что за ним никто не наблюдает, зашвырнул его под корни густой сирени.

Неожиданно поднявшейся ветер растрепал листья деревьев, задул за воротник, прошуршал между камней и затих. Можно уходить. Дело выполнено.

Поднявшись, Свояк неторопливым шагом, как поступает беззаботный гуляка, пересек пустынный сквер, выглядевший в полумраке неуютным, и направился в сторону частных строений. У первого же дома, коптившего изнутри тускло-желтой керосинкой, он остановился. Час был вечерний, улица выглядела безлюдной, даже собаки попритихли.

На него, одетого в солдатское обмундирование, внимания не обращали. Да и сам Свояк, остерегаясь встречных взглядов, поглядывал мимо.

Убедившись, что в хате нет посторонних, подошел к двери и негромко постучался. Почти сразу, как если бы его дожидались, за дверью послышался слегка тревожный голос.

– Кто там?

– Это я, Вера. Открывай.

– Боже мой, Вадим, – взволнованно проговорила женщина. – Я сейчас.

Свояк слышал, как торопливые женские руки пытаются справиться с цепочкой; вжикнула щеколда, а потом дверь распахнулась, и молодая женщина, возникшая на пороге, ухватила его за руку и потянула внутрь дома.

– Заходи быстрее, родненький, чего же ты стоишь, – укорила Вера. – Как же я тебя ждала!

Вадим Бакурин прошел в полутемный коридор, вдоль которого стояли три стула и один громоздкий сундук, и тотчас оказался в объятиях женщины. Чувствовал ее желанное тепло, растекавшееся по его телу. Крепко и одновременно очень бережно прижал к груди любимую женщину.

– Никто не знает, что ты здесь?

– Я никому не сказала… Ты очень неожиданно уехал. Даже не попрощался.

– Извини… Но у меня не было времени. Я оставил тебе записку, где меня искать.

– Если бы ты не оставил, я бы даже не знала, что и думать. Приехала сразу, как только смогла. Чей этот дом?

– Не важно… Сейчас он наш. Не переживай, ты здесь в полной безопасности. Как сын?

– Спрашивает, когда ты приедешь. Сейчас он с бабушкой.

– Ничего… Ждать недолго.

– Когда же ты вернешься?

Вот так бы и держал ее в объятиях, слившись с любимой воедино.

– Скоро, милая, немного еще осталось.

– Моченьки уже моей нет ждать тебя, все глаза просмотрела. А вдруг что случится?

– Не переживай, все будет как надо. Пойдем, хоть накормишь меня, а то я проголодался. И занавески задерни. Не хочу, чтобы меня кто-то увидел.

Глава 24

Всё, ты убит!

– Разрешите, товарищ полковник, – прошел в кабинет капитан Митюков.

– Проходи. Вот стул…

Митюков уверенно пересек кабинет и, аккуратно, стараясь не шаркать ножками по полу, пододвинул к себе стул и мягко присел.

– Что там по Игнатьеву? – нетерпеливо спросил полковник.

– Вечером майор Игнатьев пошел по