спрятала, чтоб ни Таня, ни кто-то другой ничего не спрашивали. Я просто летала по дому в этот день, была очень радостная, со всеми шутила. Даже Мария Фроловна спросила, не день рождения ли у меня. Всё было хорошо и спокойно, к вечернему чаю я достала торт из холодильника, придумав какой-то повод. Танюша прыгала и хлопала в ладоши, родители тоже были рады и спрашивали:

– Что все-таки случилось? Ты такая нарядная, улыбаешься загадочно, купила торт. Что-то ты утаиваешь. Уж не замуж ли собралась? Рассказывай!

– Нет, не беспокойтесь, я замуж не собираюсь и вас, моя дорогая семья, совсем не собираюсь покидать. Если только в отпуск в августе, – смеялась я в ответ.

Так мы и жили, то есть всё было по-старому, но для меня жизнь наполнилась более глубокими чувствами. Утром, когда все уходили на работу, я надевала на сыночка его серебряный крестик на цепочке. Не потому, что мне жалко было золотого, совсем нет, а потому, что серебро полезно для тела. Да он и не так заметен, как золотой, зачем нам лишние вопросы? Пока Андрейка маленький, пусть его носит. А днем, перед тем как идти встречать Таню, я крестик снимала и убирала в специальную шкатулочку. Там еще лежали волосики, срезанные при крещении и прилепленные на кусочек свечного воска, и маленький огарок свечи, что я держала во время крещения. Наверно, с полгода никто ничего не знал, я по-прежнему ездила с Андрюшей навестить Паню один или два раза в месяц, там и причащала его иногда в его церкви.

Но вот однажды я забыла снять с Андрейки крестик! Ни я, ни Таня этого не заметили, а Лена тут же углядела и учинила мне допрос. Это хорошо, что Игорь тоже присутствовал, он вел себя несерьезно, и мне удалось приврать, что я покрестила мальчика для его здоровья, оттуда и крестик, священник дал.

– Я же понимаю, что вам, партийным, это самим нельзя сделать, – слукавила я и увидела испуг в глазах Лены.

– Да ты понимаешь, какие могут быть для меня последствия, если кто об этом узнает? – возмущалась она.

– Милая Леночка, никто-никто не узнает, а вот вдруг ему Боженька поможет? – почти плакала я.

– Да вы что причитаете как в церкви, вот смех-то! Одна дура верующая отвела, другой дурак-поп помазал его маслом, ну и бог с ним, с этим крещением, – смеялся и шутил Игорь.

– Игорь, ты не понимаешь и всё портишь, – начала Лена опять, но Игорь оборвал ее:

– Всё я понимаю, у меня дед был священник, погиб как герой в войну. Ну и что, что они верят? Пусть. Они нам не мешают этим. А если Андрей хоть на чуть-чуть будет меньше болеть, то я и сам в церковь запишусь. И давайте заканчивать на этом.

Так всё и уладилось миром, им на самом деле это было безразлично – крещеный или некрещеный, лишь бы на работе не узнали. И мой статус крестной матери как-то вошел в обиход нашей семьи сам собой, вроде бы не просто няня, а крестная. Я теперь и подарки могла ему делать, и Игорь порой говорил Андрейке, когда тот надоедал:

– Ну-ка, иди к своей крестной!

И мальчик бежал ко мне со своими вопросами. Значит, я всё правильно сделала и Бог всё управил как надо.

Я обещала рассказать о здоровье. Ну так вот, у мальчика образовалась астма. Вроде мы его и хорошо одевали, и не очень кутали. И гуляли с ним, к тому же никто в семье не курил, а вот случалось, чуть простынет (а такое бывает, как ни следи) – тут же воспаление одного легкого или сразу двух, которое переходит в астматический припадок. Боже мой, что мы только не пробовали: и банки, и горчичники, и давали минеральную воду, и делали иглоукалывание у китайцев, и принимали разные препараты – всё безрезультатно! Приступы удушья возникали неожиданно, но только ночью. Мы звонили в скорую помощь и везли его срочно в больницу. Пару раз было так, что не дозванивались ни в скорую, ни в такси, а малыш просто синел лицом, и мы тогда сами с ним на руках бежали по ночной Москве до больницы. И вот именно тогда, во время пневмоний, повторявшихся довольно часто, ему ставили горчичники и обертывали тело сшитой в длинные полосы красной материей, которую мы называли «Чапаевское знамя», и держали долго, пятнадцать минут. Горчичники жгли, и мама, чтоб его утешить, читала «Руслана и Людмилу» Пушкина по подарочной книжке с большими яркими картинками. Через какое-то время и я, и Андрейка знали эту длинную сказку наизусть, чему удивлялись все в детском саду. К счастью, болезнь удалось побороть и приступы удушья стали случаться всё реже и реже, но это время было очень тревожным для нас, родителей.

Буриме

Вы, наверно, подумали, что я забыла про Ольгу Николаевну и Люсю? Совсем нет, просто до этого было что рассказать более важное, а теперь и о них можно.

Мы на Старую площадь редко ездили нашей большой семьей, чаще всего на дни рождения. Игорь иногда навещал их один, но бывало, что и мы всей командой приходили в гости. Но там действительно негде было развернуться такой компании. Танечке надо было где-то поиграть и побегать, скоро и Андрейке тоже это стало нужно. А там было ну просто негде, к тому же постоянные ссоры с соседями вынуждали нас оставаться в комнате.

Ольга Николаевна, большая труженица, работала с корректурой не покладая рук да еще занималась кучей личных бумаг. Она добивалась реабилитации мужа и восстановления его честного имени. И добилась! Она ходатайствовала, чтоб ей дали персональную пенсию как члену партии с 1918 года. И добилась! Она просила Люсе увеличить пенсию по инвалидности как дочери невинно репрессированного. И добилась! Она просила отдельной жилплощади, но так и не сумела получить ее до самой смерти.

Люсино психическое заболевание, или «шиза», как называл его Игорь, не проходило. Были и припадки, и порывы гнева, и желание убить себя. Ей уже было за тридцать, ухажеры всё еще к ней и ходили и звонили, но ничего серьезного не происходило, да Люся и сама не позволяла ничему такому произойти, понимая свои проблемы со здоровьем. Она очень ухаживала за своим лицом и телом: использовала разные кремы и маски, делала каждый день гимнастику, ела только полезное и никогда не переедала. Люся спала, положив голову на что-то жесткое, или на подушке, набитой крупой. Но всё время была