швейной машинки и виднелся круглый стол посередине, как у нас. У сестер Батовых была еще одна сестра, кажется Клава, но она здесь не жила, хотя приходила к ним довольно часто. С ней я общалась редко, в основном когда встречались на кухне.

За Батовыми жили Мария Фроловна Кожуро с мужем Андреем Емельяновичем, примерно ровесники Игоря, и мы порой собирались вместе у нас или у них. У них был сын-подросток, Коля, прилично старше нашей Тани, и они не дружили. А вот Андрейка и Ларочка, когда немного подросли, очень полюбили Марию Фроловну, а она их. Как недогляжу – эта сладкая парочка уже у соседей, конфетами угощается. Андрей Емельянович работал в Военторге, и нам иногда по-дружески что-то перепадало из дефицитных товаров. Но он просил никому не говорить об этом, так как не очень дружил с другими соседями. Он единственный в квартире курил, и на этой почве с ним все ссорились.

В последней и самой маленькой комнате жила Нина Селиванова, смешливая и не очень аккуратная девушка. Ей всегда Ирина Васильевна выговаривала за ее уборку. Нина не была вредной, но на уме у нее были только мужчины. Еще она умела стричь, и мы всегда просили ее подстричь Андрейку, но он сильно крутил головой, и стрижка получалась не очень ровной. Наверно, поэтому никто больше ее не просил, увидев Андрейку после стрижки.

Еще у нас в квартире были две кладовки: одна большая, между комнатами Нины и семьи Кожуро, а другая поменьше, возле кухни, напротив ванной. В той, которая побольше, Игорь поставил свой фотоувеличитель и печатал фотографии. За использование кладовки для заработка мы убирались в квартире на одну неделю больше.

Самое большое помещение в квартире – это кухня. Здесь две раковины, пять кухонных столов, по одному на каждую семью, и две газовые плиты по четыре конфорки. На приставном столике стоят еще две керосинки. И получается, что по две конфорки на каждую семью. Надо больше – спрашиваешь соседей, и если не занято, то пользуешься. На дальней стене напротив входа – окно во двор, а в углу – черный ход, чтобы можно было выносить мусор и чтобы дети выходили играть во дворе. О дворе я расскажу попозже.

Мы жили довольно дружно, хотя случались и ссоры. Чаще всего на кухне: один неправильно повесил белье на чужие веревки, другой не заправил керосинку, третий не вытер за собой. Обычные кухонные свары. Я никогда не вмешивалась, а просто или уходила, или делала то, что требуют раздраженные соседи. Лена всегда убегала и звала Игоря, но он больше стоял, не вникая в женские крики. Фаня предпочитала всё решать сама, так как знала непростой характер мужа.

Настоящая любовь

Скажу честно, я полюбила Андрейку сразу и всем своим сердцем. Просто не могла на него наглядеться, всё в нем вызывало восторг и умиление. Он и умный, и веселый, и послушный, а уж какой симпатичный – нет слов. Моя подруга Паня потешалась надо мной и дразнила, как только я начну о нем говорить, а я ни о чем другом и говорить не могла. Всё сводилось к нему. У него, видимо от папы, у которого был туберкулез, плохая наследственность по поводу легких. А может, это и по Лениной родне, ведь и у Тани тоже с легкими проблема. Поэтому мы его пока в садик не отдавали, мальчик легко простужался. Мне вдвоем с ним было хорошо. Утром все разойдутся по делам, кто в школу, кто куда, а мы с моим милым дружком и порисуем, и в кубики поиграем, и на прогулку сходим. Если у него плохое настроение, я могу завернуть его в теплый шерстяной платок и покачивать как маленького, а сама ему песенку напеваю. Он такое любит. Только Лена не одобряла этого, она хотела, чтоб его воспитывали построже. Но как тут можно построже, когда он такой милый и ласковый?

Так прошел год моей жизни у Игоря с Леной. Я привыкла и чувствовала себя и родной, и нужной. Конечно, были разногласия и даже чуть-чуть ревность со стороны хозяйки (что я говорю, ведь Лена запретила так себя называть!). Она вообще была партийной, а вот Игорь нет, всё время что-то говорил такое, что она его осуждала как коммунист, а он ведь просто шутил и подразнивал ее любя. По моей просьбе мне как-то разрешили взять с собой Андрейку в один из выходных дней в гости к Пане. А то ведь я столько ей о нем рассказывала! Я уж, конечно, его и нарядила, и причесала ну просто как принца или артиста, даже галстук-бабочку надела. А Паня тоже нарядилась и стол накрыла, как на праздник. Хоть это был просто выходной, даже не день рождения.

День был хороший, мы попили чайку в полдник со сладостями и пошли все вместе с ребенком на прогулку. Улица тянулась мимо ближайшей церкви, я ее любила и иногда бывала там, меня и священник причащал здесь на Пасху. А как подошли поближе и залюбовались на золотые купола в свете солнца и цветы на клумбах, конечно, захотелось зайти внутрь. Андрейка держал меня за руку и с легким испугом смотрел на незнакомое гулкое и высокое помещение, задирая голову. Он ведь никогда не был в церкви. Тут и батюшка подошел, увидев нас, у него как раз кончилась панихида. Мы поздоровались, я показала Андрейку, и священник взял его на руки:

– О, какой богатырь! Кстати, вы слышите, что это слово начинается со слова «Бог»?

– Батюшка, благословите его и нас всех тоже, – попросила Паня.

– Во имя Отца, Сына и Святого духа! – торжественно сказал священник и всех перекрестил широким крестным знамением. – А ваш Андрейка крещен? – вдруг спросил он.

– Нет, батюшка, еще нет. И у него мать партийная… – сказала я несмело.

– Так что ж, ему поэтому надо по белому свету нехристем среди слуг сатаны ходить, без веры и Христовой защиты? – строго спросил священник.

– Да я не то имела в виду…

– Ты ведь любишь его, – сказал он, глядя мне в глаза. – Быть тебе его крестной матерью!

С этими словами он поставил мальчика на пол, перекрестил нас еще раз и пошел к другим прихожанам. А мы так и стояли, открыв рты от изумления. Ведь мы о крещении не говорили и даже не думали. И в церковь зашли, можно сказать, случайно. А тут вот, видимо, Бог сам всё управил и дал совет нам, неразумным.