Шрифт:
Закладка:
Она шла по проспекту, стараясь не попасть в скоротечный его ритм. Чтобы отдельно подышать его странной красотой. Прямота и ровность его очень импонировали сути самой Киры. Уже через полчаса Кира шла сильно довольная обновкой и вдруг увидела на той стороне собор. И услышала звон его колокола, и подумала с какой-то щемящей жалостью, как давно она не была в храме. Она как-то даже забыла об их существовании. Все работа, текучка. Да и не по пути как-то. Она ходила на работу в другую сторону и давно не слышала этого призывного звона.
Что ж, времени было достаточно, и она решила, что как раз сейчас и можно зайти. Она подошла к переходу. Горел красный свет. Собралась большая толпа у зебры, а красный свет всё горел и горел. Неслись бессчетно и быстро машины. Зеленого для пешеходов всё не включали.
Она смотрела на собор. Он был строг и прекрасен. И как никогда Кире захотелось дойти до него. Неожиданное препятствие, в виде неугасающего красного света, не пускало.
Народ уже стал роптать. Все стремились перейти на ту сторону, у каждого были свои неотложные дела.
И Кира смотрела вдаль проспекта, по которому красным сквозняком неслись машины, им можно было, и похоже надолго.
Кира стояла в гудящей толпе недовольных людей и из разговора двух злых мужчин поняла, что красный свет горит и будет гореть на этом переходе, и на всех других, пока не проедет по проспекту чей-то важный кортеж.
Кира с тоской посмотрела на ту сторону, где стоял величавый собор, колокола уже не звонили, наверное началась служба.
И Кира вдруг поняла, что этот красный свет зажгли только для нее. Чтобы она не вздумала вот так, между походами в магазинчики за новой одежкой, заглянуть в торжественное пространство храма.
Кира так четко осознала вдруг этот запрет для себя, что не стала больше ждать зеленого света, а резко развернулась и пошла параллельной узкой улочкой, так было быстрее дойти до школы.
И в этот день школяры заметили грустную задумчивость в строгой своей учительнице. Кто-то мямлил у доски, путая падежи, Кириллица молчала и не реагировала.
Кира никак не могла забыть запретный красный свет для себя. Её не пустили.
И когда на перемене раздолбай Ниточкин крикнул громко кому-то:
“Это уже не в бренде”.
Она не стала исправлять ученика, указывая на то, что правильно говорить надо “это уже не в тренде”.
Кира молча прошла мимо и подумала, что эти поймут друг друга, на простом и ясном для них общении на такой ступени. Также просто, как она поняла, почему ее не пустил на ту сторону красный свет.
Она как-то немного остыла к своим обязанностям строгого блюстителя правильного исполнения русского языка.
Потому, что хорошо помнила, там пока стояла у немигающего светофора, чертыхалась и ругалась, как и весь народ у зебры. Она даже почувствовала некое родство с этими людьми, которым какие-то посторонние гаишники включили запрещенный свет, перекрыв внезапно путь к их неотложным делам.
И ей так нужно было через проспект этот перейти. Звонили же, но не пустили.
И скорее всего, правильно сделали.
Кира даже боялась признаться себе, что напрасно она не дождалась тогда зеленого света на этом многолюдном переходе, дождалась — и перешла бы на нужную ей сторону. Ведь она никуда не спешила.
И Кире стало несколько досадно от этой оглядки на незначительное в её сильно насыщенной жизни приключение, в котором её не пустили в храм, и это явно были не работники постовой службы. Ведь чуть впереди был подземный переход, и она могла дойти до него и перебраться на нужную сторону.
Но она этого не сделала.
Странно было и то, что спустя какое-то время, ее в школе перестали дразнить Кириллицей, будто и не было этого прозвища, а окликали серо и просто — Кира Ивановна. А еще она стала в беседах в учительской с отвращением выговаривать слово “истеблишмент”. Потому что его часто употреблял с красивым английским акцентом директор гимназии, и ее работодатель.
Застёжная тетрадь,
7 октября 2022
Skandal
Женщина была похожей на метлу. Очень высокая и худая, её стать заканчивалась черной длинной юбкой, которая просто волочилась за ней, как тряпка на палке.
В магазине было мало народа, и поэтому Девидеев сразу обратил на нее внимание. Женщина стояла у прилавка с овощами, разглядывая их, потом взяла в руки самый крупный, какой-то наливной помидор, крепкий и лучистый, поднесла близко-близко его к острому своему носу и вдохнула глубоко и громко его аромат.
Девидеев смотрел на это и чувствовал, как незнакомка жадно вкушает через ароматы этот овощ. На лице ее светилась заметное удовольствие.
Подышав таким образом красивым овощем, она неожиданно положила его обратно в ящик.
Девидеев увидел, что руки у женщины были в перчатках из тонкой шерсти. Она положила, очень бережно, обнюханный ею помидор к другим и взяла из лотка повыше персик, и стала проделывать с ним то же.
Девидеев смотрел на это, возмутительное для общественной его сути, зрелище, и старался всё-таки понять, что ж такое он видит.
А женщина, положив персик очень бережно на место, обнюхав и вдохнув южный аромат его, перешла к яблокам. Они были позднего осеннего сорта, и бока их розовели очень заманчиво, а аромат наполнял весь отдел уже самостоятельно.
Тем не менее, женщина, выбрав яблоко, стала дышать им, слегка улыбаясь при этом.
Девидеев конечно же ошалел несколько от загадочного поведения этой женщины. Так, что пошел за ней, забыв совершенно о своих делах.
Женщина прошла через весь магазин в хлебный отдел. Нет, хлебом здесь пахнуть не могло, весь он был упакован в целлофан. И аромат его не вдыхался.
Но женщина взяла половинку ржаного, аккуратно проделала в целлофане дырочку и стала дышать из нее.
Тут Девидеев только не подпрыгнул.
Он схватил женщину за руку.
— Вы что делаете?! Обнюхивает она здесь всё. Думаешь мне приятно на это смотреть?
Женщина ничуть не испугалась, она прижала половинку хлеба к себе, будто у нее кто-то пытался отнять этот хлеб.
Тут Девидеев увидел проходившую мимо хозяйку магазина Лену, остановил её и громко призвал к разговору.
— Что это такое творится в вашем магазине, если ходят тут и обнюхивают продукты, и кладут их на
