быть объективным. Проблема в том, что стремление к объективности само по себе может стать проблемой. Хотя мозг – это физический объект, как и любая другая часть тела, он связан с тем, что отличает его от остального тела, – психикой.

В своей работе я ищу симптомы и ставлю диагнозы; юридическая система, к которой я имею отношение, тоже опирается на диагнозы при принятии решений, как и система психиатрической помощи. Но, пытаясь использовать диагностику как средство понимания, я все больше осознавал ее ограниченность. Она отдает предпочтение определенным психическим переживаниям перед другими. Эти переживания были выбраны потому, что в какой-то момент истории считались ключевыми симптомами расстройства. Голоса, которые приказывают человеку отомстить преследователям, не изолированы от других переживаний, как можно было бы предположить, используя термин «императивная слуховая галлюцинация». Нет причин, по которым те переживания, которые получили статус симптомов, более важны для объяснения поведения, чем те, которые не попали в этот список. Итак, теперь я сопротивляюсь обычной практике отказа от всех комментариев и размышлений, которые не способствуют диагностике. И прихожу к выводу, что только так и можно найти настоящее понимание.

Именно так я нахожу свидетельства того, что у правонарушителя искажено чувство связи с собственными действиями и происходящим… Или что ему трудно судить о намерениях других людей… Или что он лучше чувствует себя в группе, где больше ценится доминирование, чем авторитет… Или что у него слишком уязвимое чувство собственного достоинства, что делает его сверхчувствительным к унижению… Или что у него отсутствуют рефлекторные эмоциональные реакции на изменения эмоций у других людей. И так далее, и тому подобное. Доказательства можно извлечь не только из слов, которые используют пациенты, следует также обратить пристальное внимание на то, как они общаются, как взаимодействуют, а также на мои собственные чувства, когда я нахожусь рядом с ними.

Как понять поведение преступников, склонных к насилию, без диагностических рамок для структурирования данных, которые мы собираем в ходе экспертизы? Я считаю, что для начала следует обратить внимание на самих себя. Психика большинства людей, склонных к насилию, кажется мне скорее похожей на психику других людей, чем отличной от нее. У преступников могут быть идеи и представления, которые внешне выглядят иррациональными – иногда различия между приемлемыми убеждениями и отклонениями в восприятии совершенно очевидны, – однако так же часто я работаю в серой зоне между откровенно странными и эксцентричными переживаниями, но вполне нормальными. Некоторые люди, склонные к насилию, могут автоматически реагировать на определенные стимулы слишком бурно. Но все мы склонны неправильно интерпретировать действия других людей, просто не в такой степени, как многие преступники. Разница между человеком, совершившим насилие, и другими людьми обычно заключается только в масштабе реакции.

Однако, признавая, что у нас больше общего со склонными к насилию преступниками, чем хотелось бы, нельзя судить об их поведении по обычным меркам. Если кажется, что кто-то пытается манипулировать, следует сначала задаться вопросом, почему стратегии, которые этот человек использует для получения желаемого, гораздо грубее и прозрачнее, чем те, которые используем мы. Вместо того чтобы раздраженно отвергнуть манипулирующего нами человека, нужно, напротив, внимательнее прислушаться, попытаться встать на его место и понять, каково это – вести себя вот так. Если признать, что в основе насилия лежат видоизмененные психические процессы, возникает вопрос о том, что вызвало эти изменения.

Человеческая психика чрезвычайно адаптивна, и в наибольшей степени адаптируется в раннем возрасте. В этот период ребенок извлекает пользу из общения с теми, кто о нем заботится, и в этом общении приобретает способность понимать себя и других. У нашей адаптивности есть и обратная сторона. На этом этапе дети особенно уязвимы в случае пренебрежения или плохого обращения. Без внимательного и эмоционально отзывчивого ухода эмоции могут сбить с толку и напугать. Психика человека пытается адаптироваться к травме. Отключение от своих чувств может помочь в случае негативных эмоций. В других ситуациях удобно отключиться от переживаний по поводу человека, имеющего по отношению к нам злые намерения. Иначе говоря, перед лицом потенциальной угрозы повышенная бдительность может быть хорошей стратегией, но при чрезмерном использовании защитных адаптаций возникают осложнения. В постоянных неприятных или угрожающих условиях адаптация может стать нормой. Тогда человек склонен вовсе отключаться от эмоций или проявлять чрезмерную бдительность к угрозе. Даже в случае психопатии, в основе которой, как считается, лежит врожденная неспособность испытывать обычную эмоциональную реакцию на страдания других, ранний опыт может повлиять на то, как это нарушение проявится в последующей жизни.

Каковы бы ни были истоки склонности человека к насилию, его отношение к другим людям и взаимодействие с ними могут меняться в зависимости от событий последующей жизни. То, как мы реагируем на человека на индивидуальном, институциональном или социальном уровне, оказывает на этого человека влияние; только от нас зависит, усилит ли это влияние психические процессы, способствующие агрессии, или приглушит их. Если мы хотим снизить уровень насилия, то должны проявлять искренний интерес к человеку. Поскольку мы поддерживаем проводимые в настоящее время исследования функционирования мозга, мы не должны оставлять без внимания психику.

Благодарности

Я никогда не узнаю точно, что именно сформировало меня как судебного психиатра, но не могу не отметить некоторых людей. Блестящий учитель биологии Рекс Дибли привил мне интерес к своему предмету и подготовил к поступлению в медицинскую школу. Будучи молодым психиатром-стажером, я работал с профессором Китом Риксом, который пробудил во мне увлечение судебной психиатрией, и благодарен ему за наше продолжительное сотрудничество. Я должен упомянуть доктора Джеймса Хиггинса, выдающуюся фигуру в развитии британской судебной психиатрии. Джим пытался научить меня бриджу и гребле, потакал нашей общей страсти к джазу и познакомил меня с предысторией нашей специальности. Я очень благодарен доктору Кэмерону Бойду, моему наставнику в судебной психиатрии, который неизменно поддерживал мою клиническую и академическую карьеру. Среди многих вещей, которым я научился у своего научного руководителя профессора Джонатана Хилла, ключевыми для меня были важность взгляда через призму развития и размышления о психологических процессах, определяющих поведение.

Обучение – это нечто большее, чем формальный образовательный процесс, и для меня оно происходило в том числе и в беседах с коллегами. Я благодарен доктору Стиву Ноблетту, доктору Дженни Маккарти, доктору Оуэн Хейни, Бернадетт Макэллин, Энди Брауну и Нику Бенефилду, которые поддерживали мои разнообразные клинические и академические авантюры на протяжении многих лет моей работы судебным психиатром в Мерсисайде. Выражаю глубочайшее восхищение медсестрами и тюремными надзирателями, которые сохраняют сострадание, работая на переднем крае судебно-психиатрической практики. Я многому научился у них и у тех юристов, с которыми мне довелось сотрудничать. Только когда делишься мыслями с другими, новые идеи обретают определенность, и я должен поблагодарить многих врачей-стажеров, которые работали со мной, за то что позволили проверить и усовершенствовать мои идеи.

Эта книга начала воплощаться в жизнь благодаря возможностям, предоставленным Джоном Мюрреем и Spectator Essay Prize. За прочтение и осмысление моего эссе о происхождении насилия спасибо Пип и Марку Макнами, Полу Клисби и Иннес Рид. Я благодарен доктору Хайди Кастнер за возможность посетить ее клинику в Австрии и готовность поделиться своим видением дела Йозефа Фритцля, Дэвиду Джеймсу Смиту – за то, что поделился своим подходом к пониманию насилия, а также доктору Джону Кларку – за консультацию по судебной медицине. Я также благодарен Николя Уитби, Эмили Дэнсон, Дебби Уильямс и Джой Кинан из инспекции по надзору за готовность обсудить подходы к работе с правонарушителями и познакомить меня с людьми, находящимися на их попечении, которым я, в свою очередь, благодарен за то, что согласились со мной встретиться. А это наводит меня на мысль о тысячах людей в тюрьме, больнице и других местах, которые поделились со мной своим непростым опытом. Я в долгу перед ними, поскольку они научили меня большему, чем любая лекция или учебник.

Чтобы сохранить конфиденциальность моих пациентов, я изменил некоторые детали. Блестящий редактор Кейт Крейги великолепно провела меня на пути трансформации от автора медицинских, юридических и научных текстов к человеку, который теперь может сказать, что написал книгу для более широкой аудитории. Я также должен поблагодарить Ричарда Арнольда за его критический и проницательный взгляд на каждую главу. И наконец, трудно описать мою благодарность Линдси за то, что всегда была источником вдохновения и поддержки, и моему отцу за то, что всю жизнь прививал мне любопытство и сострадательность.

Избранная библиография

Для изучения исторических примеров я обращался к широкому спектру материалов, но особенно