И боль, и смех, и тень, и свет —

В один костер, в один пожар!

Что за напасть?

Из миража, из ничего,

Из сумасбродства моего —

Вдруг возникает чей-то лик

И обретает цвет, и звук,

И плоть, и страсть!

Нелепо, смешно, безрассудно,

Безумно… Волшебно!

Ни толку, ни проку,

Не в лад, невпопад.

Совершенно!

Примечание к части Песня волшебника из мюзикла "Обыкновенное чудо" (йогурт ни при чём)

Вчера был трон, сегодня — это вот...

— А я говорил, что какой-то дурень проектировал арку у входа! — даже сорвав голос, всё равно продолжал ругаться мастер-гном из тех немногих, что ещё не покинули Дориат. — Я говорил! А меня не послушали! А теперь эти гении архитектуры, у которых мозги слишком высоко от земли, вот их ветром и выдувает, жалуются, что светильники не удается правильно и красиво разместить! Нет, ну ты понял вообще? Понял?! Их пустые безбородые котелки, в которых даже вода подгорит, варить не умеют! Мастера хреновы!

Рыжебородый собеседник мастера согласно кивал, думая о чём-то своём.

Наугрим шли по Галерее Славы, на удивление пустой и тёмной. В полумраке таинственно сияла фосфорицирующая краска на картинах художницы из Бритомбара, утверждавшей, что секрет светящихся рисунков ей поведал шаман давно сгинувшего во тьме племени Авари, завещав никому не раскрывать тайну состава смеси, иначе благословенный блеск звёзд, слившийся с обычными маслами, нечестные сердца используют во вред. Наугрим лишь посмеялись над глупой сказкой, ведь состав светящейся в темноте краски именно подгорное племя открыло первым, и никакого секрета здесь нет, просто ингредиенты найти нелегко, но если задаться целью, вполне реально.

— Да я же даже чертёж им сделал же! — начал брызгать от злости слюной мастер, заметив, что друг недостаточно внимателен к его речам. — Я же сделал! Вот этими руками!

— Тише! — вдруг прервал пламенную речь рыжебородый. — Смотри! Это ж Даэрон. Пьяный что-ли?

Наугрим остановились и посмотрели в полумрак.

Бывший главный менестрель короля Тингола, историк и создатель письменности сидел на полу, прислонившись к стене, рядом лежала опустевшая бутыль и бокал, откатившийся к ногам, в руках тоскливо пела лютня. Даэрон расположился напротив главного сокровища Галереи — огромного портрета принцессы Лутиэн и, неотрывно смотря в прекрасное лицо, что-то неслышно шептал. Заметив наугрим, менестрель обернулся к гостям Дориата и запел вслух:

— Мой друг, художник и поэт, в дождливый вечер на стекле

Мою любовь нарисовал, открыв мне чудо на земле.

Сидел я молча у окна и наслаждался тишиной.

Моя любовь с тех пор всегда была со мной.

И время, как вода, текло, и было мне всегда тепло,

Когда в дождливый вечер я смотрел в оконное стекло.

Но год за годом я встречал в глазах любви моей печаль,

Дождливой скуки тусклый след… И начал блекнуть чувства цвет.

И вот, живой утратив свет, угас чудесный яркий день,

Мою любовь ночная укрывает тень.

Весёлых красок болтовня, игра волшебного огня…

Моя любовь уже не радует меня.

Поблекли нежные тона, исчезла высь и глубина,

И чётких линий больше нет — вот безразличия портрет.

Глаза в глаза любовь глядит, но взгляд не весел, не сердит,

Бесцветных снов покой земной молчаньем делится со мной.

И вдохновенное лицо утратит добрые черты,

Моя любовь умрёт во мне в конце концов.

И капли грустного дождя струиться будут по стеклу,

Моя любовь неслышно плачет, уходя.

И радугу прошедших дней застелит пыль грядущих лет,

И также потеряют цвет воспоминания о ней.

Рисунок тает на стекле, его спасти надежды нет.

О, как же мне раскрасить вновь в цвет радости мою любовь?!

А, может быть, разбить окно и окунуться в мир иной,

Где солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт…

Сыграв последний аккорд, Даэрон печально улыбнулся, неловко потянувшись за бокалом.

— Дайте выпить, пожалуйста, а я вам ещё спою, — беспомощно попросил пьяный эльф, и наугрим не смогли ему отказать.

***

Саэрос, произносивший длинную и не слишком добрую речь о гостях Скрытого Королевства на ухо Элу Тинголу, вдруг замолчал на полуслове, уставившись, открыв рот, на золотое сияние, озарившее зал, словно в подземный город вошло Солнце. Мелиан многозначительно взглянула на советника, и её голос прозвучал в сердце циничного эльфа, до сего момента уверенного, что не имел этого органа:

«С прибытием аманэльдар в Средиземье прибавится красоты. Разве это не благо?»

Протест в душе советника пересилил восхищение появившейся в зале Артанис, Саэрос хмыкнул:

— Келеборн готов оказывать повышенное внимание любой деве и даже нескольким сразу! Не понимаю, почему гордые прекрасные эльфийки позволяют относиться к себе столь неуважительно!

— Выпей, мой мудрый советник, — с насмешкой произнёс король, смотря на супругу, любуясь её собранными в причудливую причёску волосами, — принц Келеборн и его родственница давно не виделись, рады встрече, вот и проводят время вместе за милой беседой. Волноваться не о чем. У тебя ещё будет немало возможностей познакомиться с Галадриэль ближе.

«Милая беседа… — с досадой подумал Саэрос, не в силах отвести взгляд от волшебно-красивых волос принцессы. — Не зашла бы за рамки приличия!»

***

Ласковая ладонь эльфийки лежала в руке принца, казалось бы, спокойно и неподвижно, однако, пальцы то и дело чуть шевелились, будто нечаянно, будто невольно поглаживая кожу, и мурашки бежали от кисти к локтю, поднимались на плечо, разбегались по спине, сводя мышцы мучительным напряжением. Это что, чары?

Тонкая ладонь вдруг выскользнула из руки, и пустота едва не сбила с ног.

«Ты хочешь использовать меня! Я всё понял! Я не позволю!» — отчаянно бились в виски мысли, но Келеборн обречённо осознавал — на этот раз его переиграли: Артанис слишком красива! Не стоило надеяться остаться хозяином положения, доверившись дочери Арафинвэ. И пусть она такая же раба лжи, пусть точно так же запуталась в сетях интриг…

Она прекрасна!

И