Мне эта клоунада была только на руку. Мы с Майклом двигались мимо собравшейся группки. Я старался не смотреть в ту сторону, но все же заметил боковым зрением, как Ниса оторвалась от гляделок с соперницей и смотрит на меня, явно не понимая, почему какой-то левый, даже не желающий смотреть в ее сторону мужик привлек ее драгоценное внимание.

Не знаю, вспомнила она меня или нет, но вдогонку не побежала и в волосы вцепляться не стала. Ну и бог с ней, надеюсь, больше мы на этом мероприятии не столкнемся.

Наконец-то мы добрались до зала, где была выставлена новая экспозиция. В центре горделиво возвышался над толпой тощий и высокий как оглобля мужик в странном наряде, который совмещал в себе стили эльфийской тоги и того, что носил Махатма Ганди. На тощей фигуре это все висело как тряпка на швабре, но окружающие почему-то не замечали этой несуразности, а восхищенно пялились на эпатажного художника. Он что-то вещал собравшимся вокруг него почитателям и журналистом, довольно жмурясь от вспышек камер.

К счастью, Майкл не стал подводить меня для знакомства со знаменитостью, а сразу же взял курс в угол зала, где о чем-то переговаривались два колоритных персонажа, совершенно не обращающих внимания на выставленную прямо рядом с ними картину. Колоритных не в том смысле, что выглядели они как-то необычно, наподобие виновника торжества. Вполне себе нормальные мужики в дорогих костюмах.

Правда, морды у этих ребят были если не бандитские, то довольно суровые, и взгляды настораживающе цепкие и колючие. К тому же пусть они и не излучали энергию разрушения, но я чувствовал, что она сидит в них в свернутом тугим клубком состоянии, готовая в любой момент щедро выплеснуться наружу. Вряд ли Майкл стал бы водиться с откровенными уголовниками, скорее всего это какие-то воротилы то ли в контрабандной сфере, то ли в продаже краденых произведений искусства. Скорее всего, второе, иначе зачем им нужен был оценщик, так сказать, не обремененный моральными шорами и готовый к определенному риску.

– Господа, – с ходу обратил на себя внимание Майк и, чуть отойдя в сторону, как бы выпустил на «сцену» меня. – Позвольте представить вам господина Назария Петрова.

Мужики ответили не то чтобы угрюмыми, но отнюдь не доброжелательными взглядами. К тому же никто из них не поспешил представиться в ответ, да и Майкл не приложил никаких усилий, чтобы мне стали известны имена собеседников, и этот факт автоматически превращал знакомство в эдакие смотрины. Впрочем, по большому счету так оно и было. Так что, переименовав у себя в голове смотрины в собеседование, я чуть наклонил голову, обозначив приветствие. То, что я правильно угадал направленность дальнейшего разговора, тут же подтвердил тот, что пониже и коренастее.

– Насколько мне известно, у вас произошел конфликт с Пахомом?

В отличие от Майкла, задавший вопрос прекрасно знал, кем является Станислав Петрович, и сразу же обозначил проблемную часть нашего потенциального сотрудничества.

– Ну, если я до сих пор жив, значит, конфликт был не таким уж серьезным, – обтекаемо ответил я.

– Подробностями поделиться не хотите? – Коренастый, сузив глаза, начал сверлить меня взглядом, но в такие гляделки я перестал проигрывать еще в детстве.

– Не уверен, что вы сами хотите их узнать, – вернул я ему крученую подачу.

– Откуда у вас жандармский свисток? – вступил в разговор склонный к полноте высокий брюнет, некогда явно косивший под атлета, а сейчас плюнувший на это безнадежное дело. В Женеве форму можно было бы поддерживать и декоктами, но там свои побочки.

– Ну, это уже совсем интимный вопрос, – ответил я с легкой укоризной, изобразив на лице искреннее сожаление.

Ответ, конечно же, не понравился обоим собеседникам. Они уставились на меня настороженными взглядами, словно пытаясь донести мысль: «Ты хоть понимаешь, какую честь тебя оказали, допустив в наше общество?»

Ладно, похоже, усугублять тут нечего, так что идем напролом:

– Господа, я понятия не имею, кто вы и с какой целью захотели со мной познакомиться, поэтому, чтобы не ходить вокруг да около, сразу перейду к сути своих жизненных принципов. Мне абсолютно плевать, из какого музея и каким способом народное достояние приплыло в Женеву, но если я увижу внутри что-то несущее угрозу окружающим разумным, то либо потребую вернуть товар на Большую землю, либо шепну своим знакомым, что в городе появилась нечистая вещь.

– Значит, среди жандармов у вас все же есть знакомые? – чуть подобрев, прищурил глаза толстяк. И вообще, было видно, что хмурое выражение и жесткий тон были ему не очень-то присущи. Человек явно любил пошутить, хотя и не всегда по-доброму.

Я уже собирался открыть рот для жесткой отповеди, но он приподнял свою пухлую ладонь и уточнил:

– Я не спрашиваю имен, просто намекните на природу ваших отношений. Вы либо чей-то агент, плотно сидящий на поводке, либо просто свободный художник с хорошими связями.

Так, похоже, о Пахоме и даже о возникшим между нами конфликте они знают, но о том, что моим куратором является сам Секатор, господам пока неизвестно, иначе вряд ли вообще зашел бы разговор о свободном художнике. Я-то, конечно, брыкаюсь как могу, чтобы окончательно не оказаться под пятой у гоблина, но внешняя репутация Иваныча вряд ли подразумевает хоть сколь-нибудь серьезные шансы на равные отношения гоблина с агентами.

Я еще раз осмотрел внимательно пялившихся на меня мужиков и понял, что юлить и выкручиваться просто не имеет смысла:

– Господа, даже не буду пытаться убеждать вас. Пусть я в городе не так давно, но у меня уже есть репутация, вот на нее вы можете опираться в своих расчетах, а насчет профессиональных качеств наверняка уже узнавали у господина Пачини. Поэтому, если будут заказы, милости прошу, свои правила я обозначил.

Ответ снова не понравился, но выводы они сделали быстро. Чуть подумав, заговорил пухляш:

– Откуда такая щепетильность в отношении товара с отрицательными качествами? Какое вам дело до других разумных?

– Не знаю, как к Женеве относитесь вы, но теперь это мой дом. Живем мы как в консервной банке, да еще и с очень веселыми соседями, поэтому не вижу ничего хорошего в том, чтобы тащить сюда больше черноты, чем тут уже есть.

– Вас так волнует расовая гармония в Женеве? – не унимался упитанный.

Не знаю, зачем я ответил именно той фразой, которую время от времени слышал от Ивановича. Раньше даже не особо задумывался над ее значением. Просто понравилась, и показалось, что тут она будет к месту:

– Равновесие превыше всего.

А вот это что-то