— Мамочка, прости меня, пожалуйста, — всхлипываю и тянусь к ней слабыми дрожащими руками. — Я тебя очен люблю. Я просто… так запуталась и…

Стук входной двери прерывает мою слабую попытку искреннего раскаяния и осознания.

И мы обе замираем, потому что на пороге появляется Олег.

Без цветов и трехметрового плюшевого монстра, как это показывают в красивых фильмах. Зато с плотно сжатыми губами и бровями, которые красноречивее любых слов говорят о его дурном настроении.

— Ну и как? — Он смотрит на меня растрельно в упор. — Поела тортика с сопливым придурком?!

— А ты уже вернулся с красивых островов? — машинально, на одних эмоциях, огрызаюсь в ответ.

— Это не твое дело, Ви, с кем, как и где я провожу время! — рявкает он.

— И не ваше, Олег Игоревич, с кем и что я ем! — громко шиплю в ответ.

— Да, блять, вообще не мое! Ровно до тех пор, пока я не узнаю, что ты в больнице!

— Я тебе этого не говорила! — Бью ладонью по упругому больничному матрацу и только краем глаза замечаю, как сильно бледнеет мама.

— И очень плохо, что не сказала! Тяжело было позвонить? Почему, блять, я должен шариться по всем больницам города, искать, где ты и сходить с ума, что вообще происходит, потому что твой телефон отключен!

— Я не просила меня искать!

— Мир не без добрых людей, — рыкает Олег.

Я бросаю взгляд на маму, но у нее такое лицо, что в списке лиц, сдавших ему все явки и пароли, она точно будет на последнем месте. А потом вспоминаю, что пару раз сама звонила Ирке и спрашивала, что выпить и что у меня может быть, потому что она вроде как из семьи врачей и разбирается в этом. Наверняка она и постаралась. Откуда у нее телефон Олега? После того, как она за пять минут вычислила Все контакты Дианы и на блюдечке выложила ее личную жизнь, я уже ничему не удивлюсь.

— Кто твой лечащий врач? Я хочу с ним поговорить. Немедленно.

— Олег, с Эвелиной уже все в порядке, — наконец, вмешивается мама, и ее голос вызывает у меня неприятный зуд в области копчика. Именно таким тоном она начинала самые неприятные разговоры. — Спасибо, что ты беспокоишься, но это совершенно лишнее. Кризис уже прошел, через пару дней ее выпишут. И, мы подумали и решили, что она вернется в родительскую квартиру. В родном доме и стены помогают.

А вот это что-то новенькое, потому что ничего такого мы не обсуждали. А даже если бы обсуждали — я точно ни под каким соусом не согласилась бы вернуться к ним. Потому что несколько лет назад приняла решение жить отдельно, хоть и знала, как тяжело это будет. Даже если бы сейчас мне пришлось съезжать с квартиры, которую купил Олег, я не пошла бы к родителям. Ни за что на свете. Потому что в двадцать два года, имея за плечами законченную «вышку» и работу, просто стыдно жить с мамой и отчимом.

— Это правда, Ви? — Олег как будто избегает любого контакта с моей матерью — не смотрит на нее, не пытается заговорить.

Мне тяжело найти этому вразумительное объяснение, но я чувствую между ними отторжение, которое одновременно накаляет пространство до противно и бесшумно жужжащего воздуха. Как будто еще немного — и случится рождение Сверхновой.

Мама кладет свою ладонь поверх моей и сжимает пальцы, практически вынуждая сделать так, как она хочет. Но я не представляю, почему должна врать Олегу после всего, что он для меня сделал, хотя идея с тем, чтобы уехать из купленной им квартиры уже не кажется такой уж глупостью. В конце концов, пока я там живу, вопросы о наших «настоящих отношениях» никогда не исчезнут. Все время будут желающие прочесть мне мораль про постыдную роль содержанки.

— Нам, наверное… — начинаю неуверенно.

— Это вопрос решенный, — перебивает мама. Так резко и безапелляционно, что тошнота, которая не мучила меня уже почти сутки, снова подкатывает к горлу.

— Марина, я знаю, что ты большая любительница сразу и все решать за всех, но я хочу услышать ответ Эвелины, — так же холодно встревает Олег.

Я впервые вижу его таким злым. Как будто по пути сюда он успел напороться на армию неадекватных людей, с каждым из которых пришлось сломать пару копий.

— Мам, нам с Олегом нужно поговорить, — наконец, нахожу в себе силы для отпора.

Она была тут со мной с первой минуты, не отходила ни на шаг. Я вообще не уверена, что за эти несколько дней вообще отлучалась домой. Но это не повод снова решать за меня как за маленькую. Особенно в вопросах личной жизни.

— Я останусь здесь, — упрямится она.

— Мама, пожалуйста. Я уже в порядке, а тебе нужно поехать домой и отдохнуть.

Она так медленно отпускает мою ладонь, что я успеваю почувствовать, как похолодели ее пальцы. Отходит на пару шагов и когда я все-таки набираюсь смелости оторвать взгляд от белоснежного пододеяльника, то на ее лице читается такое неприкрытое разочарование, что на мгновение мне малодушно хочется остановить ее и сказать Олегу, что все так и есть. А потом я вспоминаю, что уже взрослая, что мы с ней уже много раз обсуждали мое право быть самостоятельной и если я сейчас не настою на своем — это никогда не закончится.

Мама молча, ни проронив ни звука, выходит, намеренно оставляя за собой дверь нараспашку. Олег резко ее закрывает, становится напротив окна, из-за чего его фигура кажется еще более мощной и резкой, как будто высеченной из цельного куска гранита. И именно сейчас — невыносимо холодной, как будто мы вообще посторонние люди.

Я не знаю с чего начать. Говорить, что мама соврала? Чтобы сделать еще глубже пропасть между ними? Они и так едва друг другу в глотки не вцепились, как бы ужасно это не звучало, но именно так и выглядел их короткий диалог — как «прелюдия» двух бойцовских собак перед тем, как отдадут команду «фас».

— Я думаю, мне действительно будет лучше съехать, — собравшись с духом, говорю то, что уже минуту так и эдак кручу на языке.

— Лучше для кого? — не поворачивая головы, интересуется Олег.

— Для всей этой… ситуации.

— Я терпеть не могу размытые и многозначительные формулировки, Ви, так что давай без этого детского сада.

Он как будто намеренно выбирает именно такую формулировку, чтобы подчеркнуть нашу разницу в