Людендорф думал о Самсонове и Ренненкампфе именно в тот же момент, когда генералы думали один о другом. В десять часов утра Самсонов, действительно, отправил радиограмму Ренненкампфу, и последний не замедлил с ответом. Ренненкампф готовился к выступлению, однако не слишком с ним торопился. Самсонов, в свою очередь, не знал о том, что первый и шестой армейские корпуса отступили.

В два часа дня в штабе Второй армии получили сведения, что немцами разбита восьмая пехотная дивизия, а ее тридцать второй пехотный кременчугский полк остался в плену. Вместе с чинами штаба восьмой пехотной дивизии полонен немцами и командир пятнадцатого армейского корпуса, генерал Мартос. Постовский, прочитав сообщение, отнесся к нему не совсем доверчиво: донесение исходило от генерала Клюева — командира тринадцатого армейского корпуса, бывшего до начала войны начальником штаба варшавского военного округа. Вторую армию, как известно, формировал варшавский военный округ. Генерал Клюев мог претендовать не менее, чем на место Постовского, на должность начальника штаба армии. Получил он, однако, только корпус, да и то с некоторым принижением: два дня тому назад Постовский настоял перед Самсоновым, чтобы объединенным действием двух армейских корпусов — тринадцатого и пятнадцатого — руководил не Клюев по старшинству и знанию местных условий, а Мартос, как более, по мнению начальника штаба, респектабельный и решительный.

Постовский перечитал сообщение о пленении немцами генерала Мартоса и почувствовал, каким внутренним торжеством эти строки насыщены: клюевской подписи, правда, под текстом не было, но строки его дышали гневом. Постовский прочитал сообщение Самсонову, у которого от неприятности постепенно краснели и пухли щеки.

Самсонов, однако, не понимал, что штаб Второй армии оказался изолированным, сведений о состоянии корпусов не поступало, и ни он, ни командующий не могли правильно представить себе, где корпуса расположены. В штабе создавалось тревожное настроение, и только непосредственное соприкосновение с войсками могло пробудить весь штабной генералитет к полезной деятельности.

Постовский с Самсоновым обсудили план передвижения — путь их лежал в Нейденбург, отстоящий от штаба в пятнадцати километрах.

Генералы решили громоздкие отделения штаба направить в глубокий тыл, в Нейденбург же отправиться только руководящему ядру. Генералы предусмотрели, что следовать надо верхом на конях, в сопровождении одиннадцатой донской отдельной казачьей сотни под командой есаула Камбулова: казачья сотня была прикомандирована к штабу армии. Автомобиль генералы выслали вперед.

Свита генералов начала свой путь по шоссе, охрана же следовала по бокам. Пройдя некоторое расстояние, генерал Самсонов приметил, что, кроме казаков, предназначенных для охраны, позади его ехал и полковник Терехов — начальник разведывательного отделения, предпринявший поход, видимо, по собственной инициативе.

Шоссейная дорога пересекала поля и перелески, болотные поросли и луговые угодия: природу видоизменяло время. Полоса стройной посадки яблонь, окаймлявшая шоссе, померкла на общем тусклом фоне надвигающейся осени: от времени осеклись их пышные зеленые кудри, и ветер беспощадно сшибал с них пожелтевшие остатки листвы. Надвигающаяся осень скупилась, бережно расходуя полинявшие краски, но похолодевшее солнце проливало полнокровные потоки лучей на оголенные стволы деревьев.

При закате солнце меньше греет, но в сердце человека тогда больше теплоты: вечно зеленеющий сосновый бор на долгие минуты тогда перекрашивается в оранжевый, и редкая кисть могла бы произвести подбор подобных сочетаний красок. Где-то в отдаленности кашляли пушки сухо и могущественно: приветливый закат придает иные оттенки и шороху, и звуку.

Генерал Самсонов был пожилым человеком, но собственного заката он все же не предвидел: он по-своему улыбался солнцу, краски которого почти однородны и при закате, и при восходе. Правда, детство и пожилой возраст несовместимы, однако большинство стариков все же впадает в детство. Самсонов улыбался солнцу так же, как улыбался он ему в детстве, и минуты блаженства озарили его чело: в раннем детстве он однажды, натянув тетиву лука, выпустил стрелу в закатывающееся красное солнце.

Утром за завтраком будущий генерал слышал разговор между отцом и матерью: отец, читавший какой-то журнал, оторвался от чтения, дабы сообщить, что один профессор изучает причины появления обнаруженных на солнце пятен. Мать вздохнула, прежде чем что-то сказать, но будущий командующий Второй армией вместо матери произнес:

— Профессор, папа, не догадается, откуда взялись на солнце пятна! Это моя стрела испепелилась!

— Как?! — воскликнул отец, сдерживая улыбку.

Будущий генерал объяснил отцу, что произошло вчера, отец погладил сына по голове и, будучи военным, шутливо обещал большое будущее сыну именно в военном искусстве. Улыбнувшись солнцу, Самсонов припомнил тогдашнее отцовское предсказание, оказавшееся пророческим.

При всей мнимой скромности Самсонов, разумеется, предпочел бы большее. В мечтаниях генерал позабыл о полковнике Терехове, который, однако, не забывал генерала, а следовал за ним как вторая тень. Весь генералитет штаба пребывал в наилучшем расположении духа, не замечая даже полосатых столбов, на коих обозначались километры. События, однако, шли торопливее. Тринадцатый армейский корпус Второй русской армии до двадцать восьмого августа не имел крупных столкновений с противником: под его напором отходили мелкие части немецкого ландштурма. После семидневного похода почти что форсированным маршем не только у офицеров, но и у высшего командования сложилось мнение, что немцев одолеть можно шутя. Командир сто сорок первого пехотного можайского полка полковник Грибель и адъютант полка поручик Плешаков были того же мнения.

Полковник и поручик постоянно пребывали вместе и, одолевая пространство, пленились пейзажами прусской провинции, находя в них полное сходство с ландшафтами разных орловских окрестностей: река Але с ее тихим течением казалась родной сестрою Орлика, а лесные массивы близ Ганглау были так же прекрасны, как и сосновый бор у Белых Берегов. Первые дни войны напоминали и полковнику, и поручику загородную прогулку, где после усталости весьма приятно покушать и немного опьяниться. Четырехмесячный срок, определенный для окончательного завершения войны специалистами, полковник и поручик сократили наполовину, так как движение происходило без задержки, а досягаемость столицы немцев по пространству казалась не так уже велика.

Столицей немцев являлся Берлин, но полковник и поручик намеревались осмотреть там лишь некоторые достопримечательности, полную же победу завершить вином и трапезой в тихом и безмятежном Орле: черноземная провинция являлась тем местом, где семейные нити и полковника, и поручика соединялись крепкими узлами. Полковник прочил за поручика дочь, а сердце поручика, действительно, было поражено любовью к женственным достоинствам девушки.

Осторожный полковник присматривался к поручику и в гарнизоне, но главным образом война помогла их сближению.

Двадцать восьмого августа в два часа дня полковник и поручик обменялись личными мнениями по поводу дальнейшего продвижения дивизии: они пришли к убеждению, что первыми