– Подожди, Паш, что я на себя взял? Какая пересортица? Почему выговор, обвеса же не было?

– Ты чё, Ромка, с дуба рухнул? Да там кило веса в двух кусках – второй сорт. А ты же всё по два рубля посчитал, как первый. Там не обвес, а обсчёт – тридцать семь копеек на двоих. Чистая статья!

– Да рубил же ты! Откуда я знал, какой там сорт? Куски даже цельные, никаких довесков!

– Э, Ромочка, это ростовский разруб называется. Я год тренировался, пока насобачился. Да ты расслабься, говорю же, ничего не будет. Давай тяпнем. Всё! На сегодня работу закончили. Я уже тупичку в руки не возьму, почитай жизнь заново начал. Ща бы оформили на четыре года, как с куста. У меня же ещё предупреждение не снятое висит. Страшно подумать!

– А почему ты говоришь, что я на себя взял? Ничего я не брал!

– Да ладно! Не прикидывайся дурачком. Там же фраза была в протоколе: «Подтверждаю, что самостоятельно нарубил и отпускал означенный товар…» Но я не забуду, ты не думай! Пашка не такой! Давай тяпнем за дружбу. Вон она, жизнь-то, как повернулась. А я всё думал: «И какого хрена я с ним связался? Оказывается, не просто так!»

У Ромки потемнело в глазах, до него дошло, что он подписал, не читая, уверенный в своей чистоте, и с явного одобрения директора и напарника. Мысли вихрем закрутились в голове. Были и паника, и отчаяние, и злость на себя и Пашу с директором – его явно подставили! Что же делать? Хотелось куда-то бежать, что-то доказывать, кричать и топать ногами. Прежде всего он ненавидел себя. Как он мог подписывать такие важные бумаги, не читая, доверившись прохвостам и говнюкам? Он же знал им цену! Но он был уверен, что всё чисто – обвеса не было, это он как раз прочитал, а про пересортицу ему даже в голову не приходило. «Самостоятельно нарубил и отпускал…» Да его к разрубке на пушечный выстрел никто не подпускал – это все в магазине знали! Но кому ты это теперь докажешь? «Что написано пером, не вырубишь и топором». Эх, Рома, Рома, какой же ты ещё дурачок. И что же теперь делать? Очень хотелось звездануть Паше по этой счастливой пьяной роже, но никакого практического смысла в этом не было.

Постепенно он начал успокаиваться. В конце концов, его действительно, наверное, не посадят, раз Паша так уверенно об этом заявляет. Но какие-то последствия наверняка будут. Вопрос – какие? В любом случае ссориться с Пашей и директором ему явно не с руки. Раз Паша чувствует себя обязанным, нужно это использовать. И с целью минимизации последствий – у Паши действительно имелись завязки в руководстве торга, и с целью дальнейшей совместной работы – жизнь-то на этом инциденте не заканчивается.

– Ладно, Паш, обещай, что вытащишь меня из этого дерьма, а то ведь все в магазине знают, что я рубить вообще не умею и никогда не рубил. Тем более ростовский разруб.

– Да ты что?! Конечно, всё сделаю. Богом клянусь! Завтра же утром в торг заеду и переговорю. Материал всё равно туда поступит не раньше обеда. Не боись, предупреждением отделаешься. Нету у них других вариантов. Но почему они так упёрлись? Иваныч же знает одного, он ему шепнул: «Двести рублей», – ну, как обычно, а тот головой помотал и показал пальцем наверх, мол, оттуда коман да, не сами пришли. Наверное, месячник какой-нибудь объявили, вот они за мной и наведались, знают же, что я с предупреждением и на испытательном сроке. Точно «упаковать» хотели. Наверняка план сверху спустили кого-нибудь посадить, чтоб отчитаться к очередному пленуму. Ох, господи, спаси и сохрани! – Паша перекрестился и достал из-под разделочного стола бутылку водки, в которой оставалось уже на донышке.

* * *

Зуев рвал и метал. Его план не сработал. Недоносок оказался натуральным недоноском – несовершеннолетним. Это не укладывалось в голове. Его избил семнадцатилетний сопляк. Хорошо, что он никому не рассказал. Вот бы посмешищем выглядел. Почему он сразу не выяснил всё про него? А деньги пришлось отдать – мент работу сделал, и не его вина, что результат оказался иным. Теперь нужно выжимать максимум из сложившейся ситуации. Если не удалось посадить, то хотя бы жизнь попортить, насколько возможно. А возможности имелись, и немаленькие. Он ему такое пятно на биографии нарисует, что вовек не отмоется! В университете он учится. Вышибем его из университета!

Но оставалась ещё одна проблема. Посадив мальчишку, он собирался показательно разделаться со строптивой латышкой. А теперь не мог – боялся, помнил угрозу и чувствовал её реальность. Да-да, пришлось себе признаться в этом. Он даже провёл звонок из кабинета в подсобку, где находились грузчики, чтобы вызывать, если что. Но кабинет не единственное место, где тот мог его подкараулить. Как он теперь выяснил, сопляк оказался кандидатом в мастера спорта по боксу, а это уже не шуточки. Вот почему он так уверенно чувствовал себя тогда: для него мордобой – привычная стихия. А вы говорите – малолетний. Давить надо таких малолеток! Чёрт-те что происходит! Что за общество они построили, в котором уважаемый и могущественный человек вынужден опасаться какого-то малолетку, только и способного, что махать кулаками. Ему что, охрану теперь нанимать, как в этих дурацких заграничных боевиках? Как? Где? Как объяснять? Бред какой-то.

Мысль, что достаточно вести себя порядочно по отношению к окружающим, ему в голову не приходила. Там давно не было места для подобных мыслей. В последнее время голова привыкла лишь обслуживать желания – во что бы то ни стало и сколько бы это ни стоило.

* * *

Они сидели в грязной пельменной недалеко от Даниловского рынка, ели, соответственно, отвратительные пельмени, обильно приправленные уксусом, дабы скрасить вкус, и маленький полный человек, похожий на кавказца, но с русским именем Боря, постоянно вытирая жирный рот пухлыми сальными руками, предлагал ему невероятную схему: он, Ромка, привозит шмотья на десять тысяч рублей к поезду «Москва – Тбилиси», сдаёт это всё проводнику восьмого вагона и тут же в десятом вагоне получает лавэ от начальника поезда. Причём делать это следовало каждую неделю. Говорил человечек очень уверенно, будто и поезд, и поездная бригада были абсолютно ему подконтрольны.

Попахивало авантюрой и кидаловом, но их познакомил Дато – его постоянный покупатель с того самого Даниловского рынка. Причём сделал это