Шрифт:
Закладка:
Первый председатель УНС, социалист-федералист А. Никовский, считая новую организацию структурой с большим политическим весом, писал в «Новой Раде»: «Платформа Национального Союза может быть без всякого принуждения принята всеми сознательными гражданами Украины. А взаимопонимание всех украинских партий – от левых до умеренных – и организаций – от пролетарских до конфессиональных – кроме того, что объективно указывает на опасное положение национального дела для украинского народа, еще и является очень позитивным знаком украинской солидарности и живой энергии тех сил, которые считались приспанными или ослабленными.
Отныне украинский национальный фронт можно считать единым целым, и теперь, на этой волне, завершившей организационную стадию в центре, пора вести реальную работу: с одной стороны – надо организовать провинцию для государственной работы, а с другой – повести ту политическую линию, которая приблизит нас к осуществлению платформы Союза. Главные факторы политического равновесия на Украине: п. гетман и Немцы должны понять государственный смысл основных притязаний Национального Союза и найти некое взаимопонимание, которое привлекло бы народные массы к сознательному участию в государственном украинском строительстве»[440].
Организация УНС, начало его работы, настроения объединенных в нем украинских общественных сил во многом напоминали первый период Украинской революции. Однако в 1917 г. приходилось иметь дело с Временным правительством и великорусской демократией, а теперь – с правительством П. Скоропадского – Ф. Лизогуба и той же российской демократией.
Сходство двух периодов организационного сплочения украинской демократии усиливалось избранием в сентябре 1918 г. председателем УНС В. Винниченко – истинного проводника и вдохновителя единого украинского национального фронта.
Подытоживая, можно твердо говорить: гетманский режим П. Скоропадского, на фоне двух сил Украинской революции, был контрреволюционным. Его антидемократическая, антинациональная природа становилась все более очевидной для украинской общественности, которая в своей преобладающей массе не только не воспринимала монархически-диктаторского строя, но и все активнее вступала в борьбу против него.
Все вышеизложенное убедительно опровергает тезис главного идеолога украинского монархизма В. Липинского, что гетманское правительство выражало интересы всех классов и наций Украины[441]. Наоборот, пожалуй, редко какому режиму в истории удалось вызвать к себе такую почти тотальную ненависть. Следовательно, с этой точки зрения, перспективы революционной борьбы казались вполне обнадеживающими.
Однако фактическое разрушение единого национального демократического фронта, ряд расколов внутри многих недавних его субъектов, глубокие различия в их воззрениях на принципы и приемы борьбы не предвещали скорой консолидации усилий недовольных существующим строем, аккумуляции их взрывной энергии в критическую массу, необходимую для решительного изменения вектора общественного развития, возвращения Украины на революционный путь. Не вполне ясной (скорее, туманной) представлялась и программа действий после свержения гетманата и изгнания из украинской земли оккупантов. Следовательно, и ближайшая, и дальнейшая перспективы тогдашнего витка исторического развития Украины были сложнопрогнозируемыми.
Размах и интенсивность сопротивления гетманскому правлению, противодействия австро-немецким оккупантам обуславливались не столько степенью массового влияния организованных революционных сил, сколько перманентным усложнением ситуации в Украине, стремительным ухудшением положения подавляющей части населения. Повсеместное недовольство режимом, репрессиями чужеземного войска все чаще прорывалось в стихийных выступлениях, которые удар за ударом сыпались на неустойчивую государственную конструкцию, не позволяли ей хоть сколько-нибудь укрепиться. Гражданское неповиновение перерастало в настоящую Гражданскую войну.
Большой размах приобрело забастовочное движение пролетариата. Долго не задерживаясь на стадии экономических требований, рабочие стремительно переходили к политической борьбе. Первенство здесь было за железнодорожниками. Забастовку, начатую 15 июля 1918 г. рабочими и служащими станций Здолбуново, Сарны, Коростень, а также Одесского товарного узла, уже на следующий день поддержали рабочие киевских главных мастерских. 17 июля к ним присоединились служащие Полесской железной дороги, а в следующие два дня прекратились работы на Киевском, Житомирском, Коростенском, Бердичевском, Сарненском железнодорожных узлах. В орбиту забастовочной борьбы молниеносно попали Екатеринославщина, Харьковщина, Полтавщина, Подолье[442].
Получив сообщение о распространении выступлений в ряде крупных железнодорожных пунктов, Рада министров постановила: «Ввести в действие закон Российского правительства от 2 декабря 1905 г. о временных правилах против забастовок на предприятиях государственного значения в полном объеме с распространением этой меры телеграфно»[443]. В тот же день начальники железных дорог получили телеграммы с предупреждением, что в случае продолжения забастовки железные дороги будут переданы в ведение оккупационной администрации, а бастующие уволены и высланы из Украины. Однако поколебать стойкость забастовщиков не удалось.
Большое влияние на железнодорожников оказывали большевики, которые прибегли к целому ряду организационных и пропагандистских мероприятий[444] и добились, чтобы забастовщики выдвигали требования ликвидации оккупационного режима, освобождения политзаключенных, права объединяться в союзы и тому подобное. Конечно, насущными оставались и требования 8-часового рабочего дня, улучшения снабжения, увеличения хлебного пайка, выплаты задерживаемой зарплаты. Забастовка была объявлена бессрочной, и решено было продолжать ее до полного удовлетворения выдвинутых требований[445].
Волю рабочих не могли сломить широкомасштабные аресты, волной прокатившиеся по всем без исключения губерниям Украины (только в железнодорожном районе Соломенки г. Киева к концу июля было арестовано более 1800 рабочих и членов их семей). Железнодорожники проявляли солидарность, оказывая помощь тем регионам, которым было особенно трудно, срывали попытки штрейкбрехеров разбить монолитное выступление. По примеру железнодорожников в борьбу быстро втягивались рабочие других отраслей, в первую очередь металлисты. Только в июле-августе было отмечено 11 забастовок металлистов[446].
Репрессии еще больше разжигали недовольство трудящихся, вызывали дополнительное напряжение. Многие документы свидетельствуют, что власти были очень обеспокоены обстановкой, имеющей тенденцию к обострению. Например, одесский комендант сообщал правительству: «Железнодорожная забастовка продолжается и грозит вылиться в вооруженное восстание. Город неспокоен после высылки 500 рабочих в Очаков для предания их полевому суду»[447].
Материальную, финансовую помощь бастующим оказывали большевистские, советские, профсоюзные организации России[448], хотя это, конечно, нарушало букву Брестского договора. Однако, используя преимущественно профсоюзные каналы, забастовщикам Украины из РСФСР было переправлено более 3 млн руб.[449]
Забастовка железнодорожников охватила более 200 тыс. рабочих и служащих. Перевозки грузов свелись к минимуму. Едва заметное движение на железных дорогах обеспечивалось только специальными батальонами оккупантов и паровозными бригадами, срочно доставленными из Германии и Австро-Венгрии. Их работе существенно мешали постоянные диверсии: разрушение мостов, подрывы эшелонов, умышленные повреждения поездов – и массовый саботаж обслуживающего персонала.
Однако военные меры режима, усиление влияния соглашательских элементов на железнодорожников, усталость, истощение забастовщиков привели к тому, что они в конце концов вынуждены были
