— Ты не сбежишь, — ответила сеньорита Изабель уверенно и сняла с шеи шнурок с мешочком. — Ты не сможешь бросить моего брата.

— Что?! — усмехнулась Эмбер. — Почему ты так думаешь?

— Я слышу, как ты думаешь о нём. Ну то есть не твои мысли. Нет! Я слышу чувства. Я слышу, как они… вибрируют, — ответила сеньорита Изабель, взмахнув руками, словно дирижёр и достала из мешочка ключ от браслетов. — Это… как музыка. Между всеми есть музыка. И между вами она… особенная. Давай руки.

Вот как? Сеньорита Изабель слышит чувства?!

Эмбер молча повернула запястья замками к сеньорите Изабель, понимая, что если её слова — правда, то перед ней эйфайра. Только очень странная эйфайра. Без ауры и необычного цвета глаз, но умеющая видеть, слышать и чувствовать то, что не могут обычные люди. Как же это возможно?!

Браслеты щёлкнули, и на Эмбер обрушился весь мир с его звуками, запахами и красками. Она даже зажмурилась на мгновенье и с наслаждением потёрла запястья. Птица вырвалась из клетки и раскинула крылья.

Краем глаза Эмбер увидела, как сеньорита Изабель спрятала ключ обратно в мешочек и повесила на шею.

Интересно, как ей удалось его достать?

— Ну что, давай, — сеньорита Изабель махнула рукой в сторону картины.

Эмбер вдохнула глубоко и услышала гул. Тот самый, который исходил из картины. Она подошла и остановилась напротив неё. Гул был не таким сильным, как в прошлый раз, но теперь, позволив эфиру спокойно растекаться вокруг, Эмбер могла погрузиться в ощущения не боясь, что-то кто — то её поймает.

Она подошла ближе, постояла некоторое время, впитывая ауру, а затем повернула руки ладонями к картине. Эмбер видела, как тёмный сгусток, словно грозовое облако, клубится вокруг женщины, нарисованной на картине. И в нём сплелось так много всего: страх, гнев, обида, боль…

И от картины на пол падала тень, похожая пятно на белом мраморе пола. Эмбер чувствовала ладонями покалывание, словно тысяча игл выходила из центра картины и вонзалась в середину ладони. Она поднесла руки ближе и ощутила, как этот поток нарастает, сдвинула в сторону — поток ослаб. Эмбер подошла ещё ближе и стала водить руками, пытаясь уловить этот поток и поняла, что он исходит из одной точки на картине. Но в этом месте ничего особенного не было нарисовано. Просто кусок платья. Эмбер отошла, и снова посмотрела на женщину, и ей показалось, она видит, как крылья за её спиной наливаются золотом. И в этот момент поняла, как будто в голове прозвучал ответ на её вопрос.

— Она знала, что умрёт, когда её рисовала, — произнесла Эмбер. — И она торопилась её закончить. Это… название, оно что-то значит. И я где-то слышала его. Скажи, а ты что — нибудь слышишь?

Она посмотрела на сеньориту Изабель.

— Только гул.

— И откуда он исходит?

Сеньорита Изабель указала на ту самую точку на картине, на которой Эмбер почувствовал покалывание в ладони. Она подошла ближе и снова посмотрела на полотно. Мазки краски, ничего особенного…

— Погоди — ка… А что находится за картиной? Как она крепится на стену? — спросила Эмбер и заглянула за край рамы.

— Там специальная верёвка, если её потянуть, то картина отъезжает в сторону. Это чтобы можно было мыть стены и убирать паутину, — ответила сеньорита Изабель.

— Помоги мне её отодвинуть.

Эмбер отвязала край верёвки, отцепила закрепляющий крючок и потянула на себя. Картина была тяжёлой и нехотя сдвинулась с места.

— А теперь её нужно открыть, вот так, как книжку, — сеньорита Изабель потянула край рамы на себя и та отошла от стены, как перевёрнутая книжная страница.

Эмбер взяла фонарь и подвесила рядом на крюк.

За картиной оказался карниз, над которым выступал старый барельеф: девушка с вазой фруктов на голове и танцующие вокруг нимфы. Эмбер поднесла руку, поводила ей и вдруг отчётливо почувствовала исходящее от карниза покалывание.

— Тут что-то есть, посвети мне.

Сеньорита Изабель подняла фонарь, а Эмбер принялась прощупывать пальцами карниз, и в одном месте нашла углубление, как раз под четыре пальца. Она осторожно нажала, карниз поддался и, потянув планку вверх, Эмбер осторожно сняла его со стены. Под карнизом была расположена глубокая ниша в стене — тайник, в котором лежали несколько стопок бумаги. Одна из них была перевязана голубой лентой.

Сеньорита Изабель с ловкостью кошки запустила руки в тайник, выгребла все бумаги и, бросившись к скамье, принялась жадно их разбирать. А Эмбер подошла и поставила рядом фонарь.

Гул стих, превратившись лишь в лёгкую вибрацию, как будто картина успокоилась, сообщив то, что хотела.

Плач Сирены… Что же это значит?

— Это письма, — произнесла сеньорита Изабель, развязывая голубую ленту и разбирая сложенные вчетверо листы. — Письма какого — то мужчины. Посмотри.

Она протянула одно из писем Эмбер.

— Это уместно?

— Ты и так знаешь о нас всё самое худшее, — ответила сеньорита Изабель. — Вдруг ты увидишь что-то, чего не вижу я.

Эмбер осторожно развернула пожелтевшую бумагу и пробежалась глазами по строчкам. Письмо было старым, но чьё оно, догадаться было нетрудно. Это было письма герцога Дельгадо к Мелинде. Она узнала его почерк — видела написанную им бумагу Доме искусств. Да и буквы А.Д. в конце письма не давали усомниться в авторе.

«…Алваро Эстевен Сильвестре герцог Дельгадо и Соларес. Для друзей и ценителей искусства можно просто Алваро…»

Эмбер вспомнила, как он представился им с сеньором Виго при встрече.

Письмо было полным любви и нежности и, прочитав половину, Эмбер сложила его и протянула обратно сеньорите Изабель. Ей стало Как- то неловко. И хотя графу Морено она с лёгкостью добывала бумаги, в том числе и любовные письма, но они никогда их не читала. Да и то были письма незнакомых людей. А тут…

— Ты ведь знаешь, кто это писал? — спросила сеньорита Изабель и посмотрела на Эмбер.

— Да. Это герцог Дельгадо, — коротко ответила Эмбер и присела на скамью.

— А это что? — сеньорита Изабель вытряхнула какие-то листы из крафтовой папки. — Это же заметки Лив! То, что она