черное» (1830) предваряют эпиграфы из «Дон Жуана» Байрона, и читателю может показаться, что его ждет знакомство с еще одним персонажем из галереи великих соблазнителей. Как бы не так! У героя Стендаля Жюльена Сореля случается всего два любовных романа. Рожденный в бедности, чувствительный, амбициозный и любящий читать, он делает своим кумиром Наполеона, потерпевшего поражение при Ватерлоо. Жюльен пытается идти вперед, и, хотя в какой-то момент он понимает, что «красное» славной войны уступило место «черному» антиреволюционному страху, мелкому лицемерию, коварству, отступничеству и разработке детальных планов, ему так и не удается полностью приспособиться к реалиям жизни. В глубине души Жюльен презирает современное ему общество, возмущается очернением людей своего социального происхождения и хочет возвыситься как человек исключительной чести, долга и славы. Свои любовные дела, как и другие поступки, он организует как небольшие сражения, планируя дальнейшие ходы. Но бывает ли он когда-нибудь самим собой? Вовсе нет — он всегда играет роль: «Он боялся, что потом будет горько сожалеть, что навсегда уронил себя в собственных глазах, если хоть немножко отступит от того идеала, который он сам для себя выдумал. Короче говоря, как раз то, что делало Жюльена существом высшего порядка, и мешало ему вкушать счастье, которое само шло ему в руки»[212].

Тем временем во второй любовной победе Жюльена, над Матильдой де Ла-Моль, разыгрывается совершенно иная фантазия, основанная на страстной любви королевы Маргариты Наваррской (ум. в 1549 году), от которой вела свое происхождение Матильда. В истории, которую она рассказывает сама себе, любовь королевы была настолько сильна, что после того, как ее возлюбленного обезглавили, она «взяла эту голову, села в свою карету… и собственноручно похоронила ее».

Единственным человеком в «Красном и черном», который не разыгрывал определенную роль, оказалась первая любовница Жюльена г-жа де Реналь. Ее любовь была «настоящей», порождением того, что Стендаль в другом своем произведении называл «кристаллизацией», происходящей, когда вы осознаете, что другой человек настолько восхитителен, что является источником всего вашего счастья[213]. Такая идея приходит в голову г-же де Реналь задолго до того, как они с Жюльеном предались любви. Но развязка романа, к прискорбию, наступает прежде, чем его любовь к г-же де Реналь кристаллизуется. Уже слишком поздно: совершая последний героический жест, Жюльен пытается убить ее, поддавшись «наполеоновскому» возмущению тем, что она запятнала его честь в письме. Однако пуля только задевает ее, и Жюльен страстно воссоединяется в тюремной камере с г-жой де Реналь, после чего без печали ожидает смерть: «Пройтись по свежему воздуху было для него таким сладостным ощущением… „Ничего, все идет хорошо, — сказал он себе, — я не дрожу“». Счастливые воспоминания из прежних дней, проведенных с г-жой де Реналь, нахлынули вновь, и, возможно, впервые в жизни Жюльена «все совершилось очень просто, благопристойно и с его стороны без малейшей напыщенности»[214]. В конечном счете Стендаль поддерживает идею благой любви Павсания — неизменной любви, которая длится всю жизнь.

В этом он был человеком своей эпохи. Бесчинства французской аристократии, описанные де Лакло и де Садом, помогли родиться если не реальности, то идеалу совместного брака (параллельную траекторию в недавно появившихся на карте Соединенных Штатах мы уже прослеживали в главе 3). Даже после восстановления французской монархии в 1815 году общественное мнение оставалось решительно настроенным против «распутных» высших классов, а идеал супружеского блаженства приписывался «добродетельному» среднему классу. И все же, отражая характерное для его времени «сосуществование сексуальных нравов, не поддающееся рациональному объяснению», Стендаль сам мечтал о жизни Казановы[215]. В своей автобиографии, перечислив (лишь по имени) двенадцать женщин, которых он любил в течение жизни, писатель понуро заметил: «В действительности я обладал только шестью из любимых мною женщин», — сожалея о том, что «совсем не был волокитой, во всяком случае, далеко не чересчур»[216].

Ко второй половине XIX века, когда почти все население Франции умело читать, в стране возникло новое читательское сообщество — женщины. На этом фоне и появилась Эмма Бовари: героиня романа Флобера настолько погрузилась в романтические отношения Поля и Виргинии, что рассчитывала обнаружить их отражение в реальности. Впрочем, фантазии о любви были не только у женщин, и этому посвящен другой роман Флобера, «Воспитание чувств» (1869). Его главный герой Фредерик Моро — мнимый «ученик», получающий «воспитание», — влюбляется с первого взгляда в г-жу Арну, замужнюю женщину несколько старше его: «Словно видение предстало ему. Она сидела посередине скамейки одна; по крайней мере, он больше никого не заметил, ослепленный сиянием ее глаз»[217]. Хотя в какой-то момент их любовь почти дошла до кульминации, г-жа Арну оказалась слишком послушной женой и матерью, чтобы на это решиться. В конце концов они отдаляются друг от друга, но фантазия о любви остается живой для обоих. В финале романа Фредерик мельком видит седые волосы г-жи Арну: они состарились — любовь прошла мимо[218]. В «воспитании чувств» героев, а заодно и читателя возникает смешение горечи и сладости, весьма напоминающее парижскую революцию 1848 года, которая формирует исторический контекст романа. Лелеять мечту, будь то о свободе или о любви, безрассудно. В то же время мечтать легко, однако, по большому счету, лучше усомниться в том, что мечтания являются чем-то важным.

Флобер и в самом деле давал и себе, и своим читателям воспитание в области чувств. Даже когда фантазия о ненасытной любви была почти похоронена, верная любовь не всегда оставалась идеалом. Для того же Флобера любовь являлась музой искусства. В подростковом возрасте будущий писатель, подобно Фредерику, однажды увидел красивую замужнюю женщину, и этот момент потряс его до глубины души: «Она посмотрела на меня. Я опустил глаза и покраснел. Боже, что за взгляд! Как прекрасна была эта женщина! Я все еще вижу этот пылающий взгляд под черной челкой, обжигающий меня, как солнце»[219]. Впоследствии Флобер утверждал, что любил ее и только ее, хотя и редко видел эту даму. Она была такой же мечтой о любви, как Беатриче для Данте, а Лаура — для Петрарки. В то же время Флобер был падок на любовные удовольствия и писал своей подруге Луизе Коле в начале их почти восьмилетнего романа: «Мне хотелось бы в нашу следующую встречу окутать тебя любовью, ласками, экстазом. Я хочу насытить тебя всеми радостями плоти, пока ты не упадешь в обморок и не умрешь». Впрочем, ему не хотелось встречаться с Луизой слишком часто: в течение первых двух лет их страстной переписки он видел ее всего-то