леса, на которые падал дождь, доносился слабый шелест. Больше ничто, кроме наших шагов, не нарушало тишины. Я смотрел на него. Он бросил быстрый взгляд на меня.

– Есть разговор, – начал он.

– Ты уже говорил, – сказал я. – Так что же ты собрался мне сказать?

Ингве снова уставился вперед.

– Мы с Ингвиль теперь встречаемся, – проговорил он.

Я ничего не ответил и лишь молча смотрел на него.

– Просто… – начал было он.

– Я не хочу ничего об этом слышать, – сказал я.

Ингве умолк, мы все шагали вперед.

Стук капель, наши шаги, стена деревьев в темноте. Запах мокрого ельника, запах мокрого мха, запах мокрого асфальта.

– Я хотел бы объяснить… – произнес он.

– Нет.

– Но, Карл Уве…

– Я же сказал – не хочу ничего об этом слышать.

Мы добрели до тира – маленькой будки перед узкой вытянутой площадкой справа от дороги. Где-то в отдалении послышался звук мотора. Машина спускалась со склона в самом конце долины.

– Я ничего такого не собирался, – произнес он.

– Не желаю ничего СЛЫШАТЬ! – перебил его я. – Ясно тебе? Ничего!

Мы еще немного прошли молча. Он посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но передумал, опустил голову и остановился.

– Пойду назад, раз так, – проговорил он.

– Давай, – бросил я, продолжая шагать дальше, слыша, как стихают за моей спиной его шаги.

В следующую секунду вывернувший из-за поворота автомобиль наполнил темноту адским огнем. Слепящая пелена перед глазами висела еще несколько секунд после того, как автомобиль унесся прочь, и некоторое время я двигался почти на ощупь, пока глаза вновь не привыкли к темноте и из нее не проступили деревья и дорога.

Я больше не стану с ним разговаривать. Уехать раньше завтрашнего дня все равно не получится, поэтому смотреть на него придется, и в Бергене тоже не получится его не встречать, там этого не избежишь, рано или поздно все равно на него наткнешься, город-то небольшой, но я просто буду молчать, ни здесь ничего не скажу, ни когда-либо потом. Я дошел до конца долины, до водопада на скале и речки под дорогой, посмотрел на слабое сияние там, где вода ударялась о камни и уходила в омут на дне, – это казалось почти непристойным, вода в воде в придачу к потокам дождя, – а затем повернул назад. Брюки промокли, я замерз, и ничего хорошего в доме меня не ждало.

Они уже переспали?

Все во мне напряглось.

Я остановился.

Ингве с ней переспал.

Когда он уедет отсюда, то вернется домой и снова станет с ней трахаться.

Станет гладить ее грудь, целовать ее губы, стянет трусы, всунет ей.

Сердце в груди колотилось, как после бега.

Она выкрикивала его имя, шептала его имя, целовала его, раскидывала перед ним ноги.

Я снова зашагал.

Она спросит, как все прошло, что я сказал. Ингве ответит. Я превращусь в «него», того, о ком они будут говорить. Младший братишка. Наивный младший братишка, который сидит у себя в комнате и ждет ее, который думает, что нужен ей, пока она веселится с Ингве в баре, трахается с Ингве дома. Достаточно уже того, что Ингвиль ночует у него, по утрам принимает душ в его ванной и завтракает у него на кухне, словно так и надо.

Она ласкает его, а как же иначе, смотрит ему в глаза, а как же иначе, говорит, что любит его, а как же иначе, это не мои навязчивые мысли, это все происходит на самом деле. Происходит каждый день.

На пригорке передо мной светился дом, со всех сторон окруженный почти непроглядной тьмой.

Дальше жизнь Ингве потечет без меня. Я больше к нему не приду. Отныне мне на него наплевать так, как ни на кого другого. Если он полагает, что все станет как прежде, что я однажды смирюсь с этим, то его ждет разочарование.

А сейчас главное – пережить этот вечер. Ингве уже здесь, спрятаться от него не выйдет, я просто не стану обращать на него внимания, это будет правильно, потому что тогда он решит, будто я с ним такой только сейчас, а со временем все сделается как прежде, и лишь позже он поймет, что я больше никогда ему не скажу ни слова.

Я открыл дверь, вошел в прихожую, повесил куртку, поднялся в комнату, переодел брюки, заглянув в ванную, вытер полотенцем лицо и спустился на первый этаж в гостиную, где все остальные смотрели телевизор.

Ингве там не было. Я посмотрел на маму.

– Где Ингве? – спросил я.

– У Хьяртана, – сказала мама.

Я уселся.

– Что случилось? – спросила мама.

– Ничего.

– Нет, что-то не так, я же вижу, – возразила она.

– Помнишь, я тебе говорил, что влюбился? – спросил я.

– Да, конечно.

– Теперь с этой девушкой встречается Ингве, – сказал я, – он мне сейчас об этом рассказал.

Мама вздохнула и посмотрела на меня.

– Да, и я тут не виноват, – сказал я.

– Только не ссорьтесь, – сказала мама, – это пройдет, Карл Уве. Сейчас тебе очень тяжело, но это пройдет.

– Может, и так, – согласился я, – но это не значит, что я буду с ним общаться.

Мама встала.

– Я ужин приготовила, – сказала она, – накроешь на стол?

– Конечно.

Я отнес в столовую чашки и тарелки, масло и хлеб, лосося и омлет, нарезанную колбасу и сыр, чайник чая и молоко. Когда я закончил, мама спросила, не позову ли я Ингве. Я посмотрел на нее.

– Разумеется, – ответил я.

Обувшись в кроссовки, я прошел по двору до другого дома. Возможно, Ингве решит, коль скоро я пришел, то все осталось как прежде; разубеждать его я не буду.

Я открыл дверь, шагнул в прихожую и подошел к лестнице. Наверху громко играла музыка. Я поднялся на несколько ступенек, чтобы видеть гостиную. Ингве сидел в кресле и смотрел в стену. Меня он не слышал. Я мог бы окликнуть его, но не стал, потому что, к своему ужасу, увидел, что по щекам у него текут слезы.

Он что, плачет?

Я осторожно спустился и отошел от лестницы. В коридоре я ненадолго остановился. В последний раз я видел, как он плачет, разве что в детстве.

Но отчего он плачет?

Я сунул ноги в кроссовки, тихо прикрыл дверь и зашаркал по двору.

– Он скоро придет, – сказал я, войдя в гостиную, – велел начинать без него.

* * *

На следующий день рано утром мама отвезла меня к причалу в Рюшедалсвике. Катер пришел почти пустой, и я выбрал то же кресло, что и по пути сюда. За ночь слегка распогодилось, тучи хоть и не разошлись, зато посветлели,