Шрифт:
Закладка:
Способность строить заговоры – пример того, что психолог Майкл Томаселло называет “стремлением к общей цели”, которое он определяет как “кооперативное взаимодействие, при котором все участники находятся в одном и том же психологическом состоянии”59. Люди очень хорошо умеют “стремиться к общей цели”: эта способность появляется у детей уже в возрасте около года. Шимпанзе между тем такого умения практически лишены. Томаселло считает, что именно уникальная для человека способность стремиться к общей цели объясняет, почему у людей так много “специальных” человеческих навыков, недоступных другим животным: от умения считать и строить небоскребы до написания симфоний и формирования правительств. Впрочем, если отбор против реактивной агрессии действительно привел к формированию синдрома одомашнивания, по-настоящему важной была лишь одна из этих способностей – та, что позволяла заговорщикам проникнуться друг к другу доверием, достаточным для совместного убийства агрессора. Эта способность не только сделала нас одомашненными, но и, как будет видно из глав 10 и 11, благоприятствовала развитию многих видов человеческой кооперации60.
И стремление к общей цели, и речь сыграли в нашей эволюции критическую роль. Мы можем только догадываться, почему произошли эти ключевые изменения когнитивных способностей человека. Мы даже не знаем, были ли они случайны. Теоретически и речь, и стремление к общей цели могли возникнуть спонтанно – как, по-видимому, возникли многие когнитивные свойства. Например, способность узнавать себя в зеркале, которой обладают люди, крупные человекообразные обезьяны, бутылконосые дельфины, азиатские слоны и сороки[8]. Поскольку в дикой природе увидеть свое отражение можно разве что в случайном водоеме со спокойной водой, сложно придумать адаптивное объяснение способности узнавать свое отражение. Скорее всего, она возникла как случайный побочный эффект общего повышения умственных способностей, которое, в свою очередь, произошло по другим причинам. Возможно, как-то так появилась и речь61.
Вполне вероятно, что возникновение речи так и останется для нас загадкой. Но то огромное влияние, которое речь оказала на эволюцию человека, подсказывает, что формирование Homo sapiens, скорее всего, совпало по времени с качественным изменением лингвистических способностей. Как отметил палеоантрополог Иэн Таттерсолл, алгоритмы, лежащие в основе речи, довольно просты, а значит, ее изобретение могло быть “более-менее моментальным”. Речь связана с символическим мышлением, и ее появление оказало сильнейшее влияние на политику и социальное поведение человека. Но было у речи и еще одно важное последствие. Самые значительные за все два миллиона лет существования наших предков изменения нервной системы и скелета начались именно 300 тысяч лет назад, когда речь достигла достаточного уровня сложности62.
Таким образом, феномен одомашнивания человека, судя по имеющимся данным, лучше всего объясняется развитием все более сложной речи. И, как мы увидим в следующей главе, последствия возникновения речи вовсе не ограничились одной только утратой реактивной агрессии.
Наши поиски истоков человеческой добродетели начались с Блуменбаха. В 1811 году, размышляя о невероятной миролюбивости человека, этот гениальный антрополог заключил, что человек был одомашнен. Сегодня нам наконец-то известен механизм, объясняющий, как это могло произойти. Идея, что наша сегодняшняя миролюбивость возникла в ходе 300 тысяч лет отбора против реактивной агрессии, кажется весьма правдоподобной, однако появилась она совсем недавно. В этой главе я хочу подробнее разобрать аргументы в пользу самоодомашнивания, чтобы проверить, действительно ли эта гипотеза объясняет пониженную агрессию человека лучше, чем альтернативные идеи. Две из них заслуживают пристального внимания. Согласно первой, низкая реактивная агрессия была характерна для наших предков задолго до отметки в 300 тысяч лет назад. Вторая гипотеза предполагает, что реактивная агрессия снизилась не в результате прямого отбора, а стала побочным эффектом отбора на другой признак: повышенный самоконтроль.
Согласно традиционной точке зрения, причиной анатомических изменений, возникших в ходе эволюции Homo sapiens, было вовсе не самоодомашнивание. Как я уже говорил, исторически палеоантропологи считали, что специфичные для Homo sapiens анатомические признаки сформировались как серия параллельных адаптаций, а не как случайные побочные эффекты эволюции. Тонкие кости, укороченные лица и признаки феминизации ученые объясняли изменением климата, улучшением качества питания или усовершенствованием орудий труда. Все эти аргументы кажутся весьма резонными, если считать – как считают многие ученые, – что любые биологические признаки всегда возникают в ответ на прямое действие естественного отбора.
Допустим, что сторонники традиционного объяснения правы и уникальная анатомия Homo sapiens не имеет ничего общего с одомашниванием. Как в этом случае объяснить относительную мягкость человеческого характера?
Радикальным ответом на этот вопрос будет версия, согласно которой наши предки всегда были миролюбивыми и никогда не были так агрессивны, как, скажем, шимпанзе или типичная обезьяна. Однако идея, будто каждый из видов, от которых мы ведем свое происхождение, был миролюбивым, кажется довольно фантастической. С момента кембрийского взрыва, когда наши предки, жившие в теплом океане, впервые стали двусторонне симметричными животными, прошло около 542 миллионов лет. В течение последних 360 миллионов лет наши предки жили на суше, сначала в виде похожих на саламандр амфибий, позже в виде млекопитающих. Вероятность того, что ни один из сотен видов, сменявших друг друга на пути к человеку от кембрия до наших дней, не обладал высокой склонностью к реактивной агрессии, безусловно, крайне мала. Хотя чисто теоретически, конечно, это возможно1.
Скорее можно предположить, что пониженная склонность к реактивной агрессии появлялась в ходе эволюции неоднократно, но так давно, что обнаружить это уже невозможно. Допустим, что относительно низкая агрессивность впервые появилась в момент отделения приматов от их похожих на землероек предков, около 80–90 миллионов лет назад. Или что миролюбивый характер впервые сформировался у наших человекообразных предков, живших 25 миллионов лет назад. Будет довольно трудно реконструировать биологию нашего более агрессивного непосредственного предка. Но именно этим нам пришлось бы заняться, чтобы сделать вывод о самоодомашнивании2.
Снижение реактивной агрессии и правда вполне могло начаться в далеком прошлом, например в ходе эволюции австралопитецин, предшественников Homo, на что указывают их укороченные лица и клыки. Палеоантрополог Оуэн Лавджой давно защищает этот сценарий, но однозначных доказательств у него пока нет. Как я уже писал выше, уменьшение размера клыков, скорее всего, произошло как адаптация к пище, не требующей активного пережевывания, как это происходит у современных млекопитающих. А на важность агрессии в жизни австралопитецин указывает размер самцов, которые были значительно крупнее самок и имели более крупные лица, что, вероятно, было следствием отбора на агрессивность. Аргументы есть и за, и против этой гипотезы. Прошлое, увы, скрыто в тумане. В качестве альтернативной гипотезы можно просто принять, что наши предки стали миролюбивыми задолго до появления Homo sapiens – настолько давно, что сегодня мы уже никогда не сможем с уверенностью реконструировать этот процесс3.
