Я молчу, просто жду. Потому что не знаю, что говорить и что делать дальше. У меня в голове плывет, мыслей нет, остались только ощущения: ее подрагивающее тело в моих руках, обжигающе горячие слезы на груди, надрывное дыхание.

Кажется, я готов стоять так вечно.

Наконец, Белецкая поднимает на меня несчастный взгляд — растерянный и немного испуганный — и время будто перестает существовать. Все что вокруг нас — размывается, превращаясь блеклый туман. Звуки тонут в нем, свет теряется. Остаемся только мы.

Яна окончательно перестает всхлипывать, замирает. Мне кажется, она даже не дышит, вибрирует от напряжения. У меня по-прежнему нет слов, поэтому просто поднимаю руку, и будто во сне веду пальцем по сырой щеке, стирая дорожку слез. Кожа горячая, гладкая, как шелк.

«Сейчас сбежит» — мелькает в голове шальная мысль, а я не готов ее отпускать. Ни сейчас, ни потом. Она рядом, и мне кажется, что так правильно, так и должно быть, будто все детали механизма встали на свои места, и он наконец заработал, как единое целое.

Но Белецкая не была бы Белецкой, если не удивила меня даже в такой момент. Она не убегает, наоборот тянется ко мне. Встает на цыпочки, закрывает глаза и порывисто прижимается своими губами к моим. Это не тот поцелуй, от которого огонь во все стороны. Он скромный, почти детский, не разжимая губ, но меня перетряхивает до самых пяток.

У этого поцелуя соленый привкус слез. Я им дышу. Живу.

До нас доносится какой-то сдавленный писк и топот убегающих ног.

Это отрезвляет, по крайней мере Яну. Она пятится, вырывается из моих объятий и отступает, прижимая руку к губам. В глазах такой испуг, что мне становится не по себе.

— Нас…кто-то видел, — произносит на выдохе, заливаясь жгучим румянцем.

— Тебе не плевать? — я жму плечами и прячу руки в карманы, потому что хочется ее снова схватить, прижать к себе.

Без нее холодно.

— Нет. Не плевать, — трясет головой так, что волосы шоколадным зеркалом струятся по плечам.

Меня все еще коротит настолько, что не могу ничего сказать. Шальным взглядом мечусь по ее лицу, по румяным щекам с блестящими дорожками слез, невольно провожу языком по своим губам, вспоминая их соленый вкус.

— Мы…ты…, — она безуспешно пытается справиться со сбившимся дыханием и подобрать нужные слова, — ты же мой брат!

На это я могу только пренебрежительно фыркнуть. Мы даже не сводные — родители никак не поженятся, ждут, когда мы закончим школу, чтобы не отвлекать нас от подготовки к экзаменам. Им и так хорошо. Они счастливы без росписи, колец и штампа в паспорте, а я уже напрочь забыл о том, что клялся сорвать их свадьбу. Пусть делают, что хотят. У меня своих проблем хватает, а от одной из них так вообще кругом голова.

— Ян, с ума не сходи. Какой я тебе брат?

Она беспомощно смотрит на меня, кусая мягкие губы. Мне снова нестерпимо хочется коснуться их. Запоздало понимаю, что не надо было ее целовать, теперь это превратится в навязчивую мысль, в болезнь, паранойю.

— Все равно. Это неправильно, — упрямо шепчет она.

Понятно. Начинается, самая дурацкая часть: самобичевание и нахождение ста тысяч причин, почему нам нельзя это делать. Бесполезно, Яночка, можешь даже не пытаться, потому что нет ни одной разумного повода заканчивать то, что мы уже начали. Уже поздно отступать.

— Расслабься, — бесцеремонно взлохмачиваю волосы ей на макушке. Она пищит, уворачивается, пытается сбежать, но вместо этого снова оказывается в моих руках.

— Ершов! Я тебя сейчас пну, — угрожает, а сама смотрит на мои губы и снова краснеет. Сначала от смущения, потом от злости, что я понимаю ее мысли.

Самодовольно улыбаюсь, провоцируя ее еще больше.

— Точно пну!

— Ну вот, другое дело. Узнаю колючую Белку, — легко чмокаю ее в висок и все-таки отпускаю, потому что острая девичья коленка целится прямиком мне в пах.

По крайней мере больше не ревет, и словами не передать, как меня это радует. Еще никогда и ничьи слезы меня не задевали настолько, чтобы хотелось стереть их любой ценой, утешить. С Яной все не так. Неправильно. И я уже устал с этим бороться. Как будет, так и будет. Одно только знаю наверняка: хрен она теперь от меня отвяжется.

— Я пошла на урок, — она решительно разворачивается и идет прочь, — ты…это…не иди сразу за мной. Хорошо?

— Будем играть в конспираторов? — не то, чтобы я горел желанием на каждом углу орать про наш поцелуй, но прятаться и делать вид, что ничего не произошло — точно не для меня.

— Макс, — она останавливается и, отводя взгляд в сторону, твердо произносит, — я не понимаю, что произошло, и не знаю, как быть дальше. Дай мне время.

— Для чего? Чтобы ты в своей умной голове разложила все по полочкам и убедила себя в том, что это ошибка?

— Возможно. Это не плохой вариант.

— Яна, — почти рычу.

Она только разводит руками:

— Ну а чего ты хотел? Я была сама не своя. Этот вечный стресс. Персик…А тут ты.

— Еще скажи, что поцеловала бы любого, кто оказался на моем месте.

Она замолкает, потом тихо, почти шепотом говорит странные слова:

— Нет. Только тебя. Мне хотелось поцеловать именно тебя. Но я не уверена, что это стоило делать, — и уходит, оставив меня наедине со своими демонами.

Вроде и злюсь на нее, что отворачивается, а с другой стороны, стоит вспомнить, как сама ко мне потянулась, и тут же снова крышу рвет от эмоций.

Она может думать, что хочет. Может сколько угодно рассматривать, препарировать, то, что произошло, копаться в этом, искать скрытый смысл и подводные камни. Не важно. Теперь уже ничего не будет, как прежде.