Но это была также традиция, которую инквизиция научилась хорошо использовать в своих интересах. Заключенный, который признал свою вину, попросил прощения, объявил о своем раскаянии и поблагодарил Мать-Церковь - и орден Шулера - за спасение его бессмертной души, даже если это пришлось сделать за счет его смертного тела, доказывал справедливость инквизиции. Это было демонстрацией того, что никто не действовал в спешке, что истинная справедливость и святая цель Бога были должным образом исполнены.

Итак, Диннис дал инквизитору свое слово. Обещал сказать то, что было "должным".

Чтобы дать Клинтану то, чего, как он знал, хотела от него храмовая четверка, послушная их окончательному сценарию.

* * *

- Да, ваша светлость. - Желудок Эйлисы сжался еще сильнее, когда Диннис столкнулся с Клинтаном на платформе. - С вашего любезного разрешения и милости Матери Церкви я хотел бы воспользоваться этой последней возможностью, чтобы выразить свое раскаяние и признать свою вину перед Богом и людьми, ища Божьего прощения.

- Если это твое истинное желание, тогда говори, и пусть Бог услышит твои слова и измерит истину в твоем сердце, - ответил Клинтан.

- Спасибо, ваша светлость.

Голос Динниса был не таким глубоким и мощным, как у Клинтана, но он хорошо разносился по ветру. Он придвинулся ближе к краю платформы, опираясь на трость, вглядываясь в толпу, которая затихла, ожидая его публичного признания вины. Мрачные орудия пыток маячили у него за спиной, обещая очистительную агонию, но сейчас он, казалось, не замечал их.

Эйлиса посмотрела на него, жалея, что не осмелилась подойти ближе, но ее уже тошнило от того, что, как она знала, должно было произойти.

А потом он начал говорить.

* * *

- Ваша светлость, вы спросили, хочу ли я что-нибудь сказать, прежде чем умру за свои преступления, и я хочу. Я свободно признаю свою самую прискорбную неудачу в исполнении своих обязанностей архиепископа Матери-Церкви. Это было мое торжественное поручение - быть одновременно пастырем и отцом для паствы, которую Мать-Церковь доверила мне во имя Бога. Это была моя ответственность и моя привилегия - охранять их души. Чтобы научить их правильно, чтобы удержать их на пути Бога и учения Лэнгхорна. Дисциплинировать, как и должен отец, когда дисциплина необходима, зная, что только таким образом те, кто вверен его попечению, могут быть приведены к надлежащему пониманию бесконечной любви Бога в полноте времени.

- Таковы были мои обязанности перед Матерью-Церковью и душами архиепископства Чариса, и я самым печальным образом не выполнил их.

Диннис не отводил взгляда от толпы на площади. Ни разу даже не взглянул на Клинтана, чтобы не было очевидно, что он ищет одобрения великого инквизитора на все, что он сказал. Тем не менее, даже не поворачивая головы, он мог видеть Клинтана краем глаза, и удовлетворение, скрывающееся за серьезным выражением лица викария, было очевидным. Он знал, что будет дальше, потому что у него было обещание Динниса.

Очень жаль, ваша светлость, - подумал осужденный экс-архиепископ с каким-то мрачным, холодным, испуганным восторгом. - Некоторые вещи важнее того, чего ты хочешь... И почему любой осужденный и вероотступник-еретик должен сдерживать обещание, данное такому лживому ублюдку, как ты?

- Истинный пастырь умирает за свое стадо. Как сказал сам архангел Лэнгхорн: "Ни в одном человеке нет большей любви, чем его готовность умереть за других", и как архиепископ Чариса, я должен был быть готов прислушаться к словам Лэнгхорна. Я им не был. Я боялся личных последствий своих неудач как дитя Божье и архиепископ Матери-Церкви. И поэтому, когда викарий Замсин пришел ко мне, выражая озабоченность, подозрения и страхи, которые вызвали сообщения других людей в случае Чариса, я не сказал ему, что каждое из этих сообщений было ложью.

* * *

Эйлиса удивленно вскинула голову. Конечно, она неправильно расслышала его! Он никак не мог сказать...

Затем ее взгляд метнулся к Клинтану, она увидела внезапную ярость великого инквизитора, и поняла, что ничего не поняла неправильно.

* * *

- Вместо того, чтобы сказать ему, что обвинения в ереси, отступничестве и нарушении Запретов Джво-дженг были неправдой, ложными сообщениями, распространяемыми врагами Чариса и распространяемыми по всему Храму коррумпированными священниками Матери-Церкви в обмен на золото от тех же врагов, я пообещал провести расследование. Чтобы привести "примеры" тех, кого ложно обвиняют в грехе. И я полностью намеревался сдержать эти обещания.

Диннис заставил себя продолжать говорить спокойно и отчетливо. Явное ошеломленное недоверие, казалось, парализовало Клинтана и его инквизиторов, по крайней мере на короткое время, и Диннис посмотрел в столь же ошеломленную тишину площади Мучеников и заставил свой голос звучать отчетливо.

- Что касается меня, то я вполне заслуживаю наказания, которое мне предстоит понести сегодня. Если бы я выполнил свои обязанности перед моим архиепископством, тысячи людей, возможно, еще не погибли бы, и еще больше тысяч, возможно, не собирались умирать. Но чего бы я ни заслуживал, ваша светлость, какого бы наказания я ни заслуживал, души, которые вы и совет викариев доверили моему попечению, как вам прекрасно известно, невиновны в преступлениях, которые вы им инкриминируете. Их единственным преступлением, их единственным грехом было защищать себя и семьи, которые они любят, от изнасилований, убийств и разрушений по приказу продажных и жадных...

Один из инквизиторов наконец отреагировал, развернувшись к Диннису и ударив кулаком в перчатке в лицо бывшего архиепископа. Стальные шипы, укрепляющие пальцы перчатки, раздробили губы Динниса, а чудовищная сила удара сломала ему челюсть по меньшей мере в трех местах. Он упал на колени, более чем наполовину оглушенный, и Клинтан указал на него жестким жестом анафемы.

- Богохульник! Как ты смеешь повышать свой голос против воли и плана Самого Бога?! Слуга Шан-вей, ты доказываешь себя, свою вину и проклятие, ожидающее тебя, каждым своим словом! Мы изгоняем тебя, мы отправляем тебя во внешнюю тьму, в уголок Ада, предназначенный для твоей темной госпожи! Мы вычеркиваем твое имя из числа детей Божьих и навсегда вычеркиваем тебя из общества искупленных душ!

Он отступил, и верховные священники схватили полубессознательного, истекающего кровью человека, который когда-то был архиепископом Чариса, и рывком поставили его на ноги. Они сорвали с него халат из мешковины, раздели его догола перед ошеломленной, загипнотизированной толпой, а затем потащили его к ожидающим орудиям пыток.

* * *